подруг засмеялась и тихо сказала:
– Ее зовут Мохани. Но она немая.
Мохани стояла, потупив глаза.
– Тогда я хочу увидеть ее родителей! – сказал Муби.
Кто-то ответил ему:
– Ее родители умерли. Она живет у своего дяди.
Муби обратился к Шаму:
– Но ведь эту девушку нужно немедленно отправить в госпиталь вместе со мной!
Шам, стараясь скрыть волнение, охватившее его, с шутливой грубостью воскликнул:
– Да замолчи ты!
Девушки быстро пошли прочь. Словно зачарованный, Муби долго смотрел им вслед…
В госпитале доктор сказал Муби:
– Эта девушка поступила очень хорошо, высосав у вас яд из раны! Иначе вас не удалось бы спасти.
– Но ведь я сделал прививку против укусов змей, как только приехал в Индию.
– Да, но в этой прививке не было противоядия против такого вида змей. – Доктор, посмотрев на раздавленную голову змеи, прибавил: – Теперь можете идти, вам больше не угрожает опасность.
Когда они вышли на улицу, Муби тихо прошептал:
– Мохани!
– Замолчи! – крикнул ему Шам.
В последний раз Муби пришел к Шаму, когда японцы уже напали на Ассам. Он получил приказ и должен был уехать в Ассам на следующее утро.
Когда он пришел, вся компания уже была в сборе. Муби узнал, что Пракаш тоже вступил в армию и должен завтра уехать на фронт. Настроение у всех было подавленное. Мумтаз, отвернувшись, молча смотрела в окно, глаза у нее были заплаканные. Хамид вместо обычных сигарет курил сигару. Большие глаза Азры были широко раскрыты и казались еще более серьезными.
Муби, который всегда беззаботно шутил и смеялся, сегодня был до неузнаваемости молчалив.
Закуривая сигарету, Провиз сказал:
– Муби, вы воевали за Пирл Харбор. А вот Пракаш, – за что он едет сражаться?
Вместо Муби заговорил Шам:
– Может быть, сегодня я тоже одел бы военную форму. Только нет уже в сердце ни мужества, ни воинственного пыла, ни воодушевления… Да и кому мстить за наше рабство? Японцам, потому что они фашисты? Англичанам? Те в своей стране не фашисты, а у нас они ведут себя так, что при всей учтивости трудно не назвать их фашистами… Муби, скажи откровенно, за что ты едешь воевать? Ведь ты же единственный сын у своей матери…
Муби вдруг встал, взял свой вещевой мешок и, развязав его, вытащил несколько банок с пивом. Он поставил их на стол и сказал:
– Я берег это пиво для какого-нибудь знаменательного дня. Сегодня этот день настал.
Шам складным ножом сделал небольшое отверстие в одной из банок, и струя пива брызнула ему в лицо. Он быстро направил золотой поток в стаканы. Над их краями, зашипев, белой шапкой поднялась пена, похожая на ту, которую море оставляет на прибрежном песке.
– Почему ты не ответил на мой вопрос? – спросил Шам.
Пракаш раздраженно заговорил:
– Спроси меня, и я тебе отвечу, почему я еду сражаться!
– Потому, что ты еще глуп, – прервал его Провиз.
Англичане не отдадут индусам Индию, а мусульманам Пакистан. Они дурачат и тех и других, зная, что и те и другие – дикари…
– Дай ты ему сказать! – вмешалась Мумтаз. – Пусть он тоже скажет то, что думает!
В глазах у нее снова заблестели слезы. Пракаш благодарно посмотрел на нее и сказал:
– Я еду на смерть! Я знаю, что не вернусь обратно. Я еду, чтобы пролить свою кровь в борьбе с японским фашизмом! – Муби слушал молча. Пракаш продолжал: – Сегодня впервые после долгого времени мне хочется выпить. Так мучает жажда!..
Хамид насмешливо сказал:
– Хорошее желание, мой мальчик! Пей вволю перед тем, как умереть!
Пракаш продолжал, не обращая никакого внимания на его слова, словно размышляя вслух:
– Когда я думаю обо всем, что творится вокруг, я часто спрашиваю себя: «Что же мне делать?» Ни английский фашизм нехорош, ни японский. Что же делать? Оставаться безмолвным? Всегда, всю жизнь оставаться безмолвной жертвой этого рабского страха, наблюдая, как в моей стране бесчинствуют и грабят мой народ англичане, а за ними японцы? Видеть разоренными и опустошенными поля, деревни и города моей родины и сидеть сложа руки? Когда рабскому терпению и покорности наступает конец, им на смену приходит дерзновение и упорство. Когда народ бывает низведен до самой низшей степени рабского состояния, в нем умирают все человеческие чувства, все страсти, желания и чаяния, кроме двух: ненависти к рабству и стремления к свободе. Но кто, будучи безмерно угнетаем, бесстыдно и упрямо продолжает мириться со своим рабским положением, тот недостоин свободы и никогда не сможет получить ее! Вот почему я хочу пролить свою кровь, сражаясь против японского фашизма! Решаясь на этот шаг, я выступаю против всей разбойничьей системы фашизма, потому что она, несомненно, существует в каждой части мира. И хотя лицом к лицу, в открытом бою с нею бьются пока лишь немногие из наших союзников, однако несомненно то, что и моя борьба и моя смерть сделает этот фашизм более слабым, фашизм, заразное дыхание которого доносится уже и до ваших домов!
Пракаш внезапно замолчал. Он взял стакан пива и, отвернувшись к окну, начал пить его медленными глотками.
Провиз спросил его:
– Тогда почему же ты не идешь воевать с англичанами? Они ведь тоже не лучше японцев и тоже грабят твою страну.
Хамид, смеясь, сказал:
– Наверное, Пракаш не хочет одновременно воевать на два фронта. Вспомните только, как туго приходится Гитлеру, допустившему такую оплошность!
Все засмеялись. Один Муби продолжал молчать. Шам снова обратился к нему:
– Ты так и не заговоришь?
Муби тихо сказал:
– До тех пор пока разговор будет касаться политики, я буду молчать, ибо мне даны на этот счет особые инструкции. Но я хотел бы, не нарушая этих инструкций, все же сказать кое-что о том, что я сейчас думаю… Когда я приехал в Индию, мне рассказывали очень много всяких вещей и об индийском народе и о вашей стране. Многое из этого, как я после понял в результате собственных наблюдений, оказалось вымыслом. Я, вероятно, не решился бы сегодня здесь на такое откровенное признание, но ведь завтра я уезжаю на фронт…
Все слушали его в глубоком молчании.
– Мне говорили, что индийские женщины слишком застенчивы и пугливы, что они живут, постоянно скрывая свое лицо под покрывалом, и боятся даже и тени белого человека. Теперь я знаю правду… Конечно, они закрывают свое лицо покрывалом, конечно, они застенчивы… Но не пугливы, нет! Они гораздо храбрее, чем ваши мужчины. Они смогут бороться даже с самой смертью! Если потребуется…
– Ого! – иронически воскликнул Хамид. – Это говорит не Муби, это в нем заговорил змеиный яд!
Муби тихо и проникновенно продолжал:
– Всякий человек стремится узнать о других не только все хорошее, но и все плохое, – и даже склонен больше верить плохому, – такова уж природа человека. Так и я слышал о вас очень много плохого и верил всему этому… Шимми, ты помнишь тот разговор о подарках? Может быть, ты подумаешь сейчас обо мне с отвращением… Но это так: я до сих пор продолжал испытывать всех вас тем же самым пробным камнем… Какой я был дурак, как я ошибся!
– Ошибся? – что ты! – сказал Шам. – А этот напиток, которым ты нас сейчас напоил? Это чудесное, неповторимое пиво стоит, наверное, не менее сорока рупий! А ты говоришь, что мы не получили никакой
