такими знаками расположения, что Кристофер Хэттон бледнел и лил слезы, а у Лейстера сжимались кулаки. Королева лично следила за тем, как обставлялись покои для герцога и как ему стелили постель. Чтобы у ее подданных сложилось выгодное впечатление о ее Лягушонке, она повела его на протестантское богослужение в собор Святого Павла. После того как Алансон выстоял службу, она прилюдно поцеловала его под сводами собора. 17 ноября, в день ее восшествия на престол, Елизавета с галереи дворца Уайтхолл объявила французским послам и двору, что возьмет герцога Алансона в мужья, и позволила французам известить об этом их короля. После этого она поцеловала радостного жениха в губы, и они обменялись кольцами. Это было так похоже на настоящий финал ее вечной игры, что Лейстер в бешенстве позволил себе осведомиться, все ли еще она девственница.
Но и фавориты, и окрыленный претендент ошибались: это был еще не конец. На следующее утро она вдруг заявила Алансону, что провела бессонную ночь и, если такие муки еще когда-нибудь повторятся, она может умереть. Всю ночь напролет фрейлины плакали и умоляли ее не подвергать свое здоровье опасности родов и остаться незамужней, а она терзалась сомнениями. Она не может принести благо страны в жертву своему личному счастью. Они должны дождаться более благоприятного момента. Философски настроенный жених, уже неплохо изучивший свою партнершу, не возражал. Главное, что в глазах Европы он — по- прежнему ее нареченный, а его честь не оскорблена отказом. Лягушонок прогостил в Англии еще два месяца, ожидая перемены в настроении Елизаветы, но не дождался и отбыл. Она проводила его до самого Кентербери, проливая вымученные слезы и заверяя, что будет ждать его возвращения. 10 тысяч фунтов стерлингов должны были помочь герцогу пережить разлуку. Он направился в Нидерланды, куда за ним последовало секретное письмо его «безутешной невесты» к Вильгельму Оранскому с просьбой удерживать там герцога как можно дольше, чтобы тот больше не возвращался в Англию.
Елизавета вновь обрела себя и свое скептическое отношение к мужчинам, окружавшим ее. Она мстительно повелела Лейстеру участвовать в проводах ее Лягушонка. Несмотря на просьбы избавить его от этой пытки, королева не отказала себе в удовольствии заставить графа оказать все должные почести тому, «кого она любила больше всех на свете». Но в конечном счете Белый Медведь добился своего — Лягушонок больше не появлялся в Англии. Граф Сассекс, сторонник французского брака, набросился на Лейстера с обвинениями и с кулаками, когда стало ясно, что королева не выйдет замуж, и лорду Берли пришлось разнимать сиятельных драчунов.
Распрощавшись с Алансоном, Елизавета простилась и с последней возможностью переменить свою судьбу — уйти из героинь в детскую, зарыться в кружева у колыбели. Она впала в меланхолию и писала грустные стихи. Но не отъезд жениха оплакивала стареющая женщина — он по-прежнему был к ее услугам, а очередную жертву, которую принесла своему призванию быть королевой. Когда в 1584 году герцог заболел лихорадкой и умер, она, как его официальная нареченная, написала Екатерине Медичи: «Хотя Вы — мать, Ваше горе не может превзойти мое. У Вас есть другой сын, я же не нахожу иного утешения, кроме смерти, которая, надеюсь, скоро позволит мне воссоединиться с ним».
Но ей было суждено намного пережить своего молодого жениха. И дела не позволили ей долго размышлять о смерти.
Среди сатирических карикатур, которые появились в середине 70-х годов и пользовались популярностью в течение всех 80-х, был один аллегорический сюжет: тучная корова, символизировавшая Нидерланды, в окружении европейских политических деятелей — Филипп II оседлал ее и бьет шпорами, от чего бока коровы кровоточат, Вильгельм Оранский держит ее за рога, герцог Альба доит, герцог Анжуйский тянет за хвост, а королева Англии кормит корову сеном. Сюжет воспроизводился много раз, на картине появлялись новые персонажи — Альбу сменил Рекезенс, Анжуйца — Алансон. И только Елизавета все кормила и кормила «голландскую корову»…
Королева Англии не любила мятежников, даже если они были братьями по вере. Когда Нидерланды восстали против власти испанцев, она допустила на свой остров эмигрантов-кальвинистов, но совсем не собиралась ввязываться в открытый конфликт на их стороне. В постреформационной Европе было обычной практикой, когда монарх определял вероисповедание своих подданных, — так было в германских княжествах, так было в Англии при ее отце. И Елизавета в принципе не видела оснований отказывать Филиппу в праве насаждать в Нидерландах католицизм. Лидера повстанцев Вильгельма Оранского она официально назвала в 1575 году бунтовщиком. В начале 70-х годов, чтобы не обострять отношений с Филиппом, королева изгнала из своих портов эмигрантов-гёзов, которые пиратствовали в проливах и нападали на испанские корабли. Эффект получился обратным желаемому. Гёзы де л а Марка в поисках нового пристанища захватили Брилль, начав тем самым новый этап восстания.
Однако по мере того как Нидерланды наводнял испанский экспедиционный корпус, а Франция все активнее интриговала в регионе, Елизавета не могла оставаться в стороне. Проблема заключалась в том, каким должно стать английское присутствие в Нидерландах. Осторожная королева предпочла для себя роль посредницы между восставшими провинциями и Филиппом И. Ее идеалом было сохранение Нидерландов под властью Испании, но с гарантией больших вольностей и привилегий, ближайшей же политической целью — вывод испанских войск с севера Европы. Излишне говорить, что эта умеренная позиция не встречала понимания ни у восставших кальвинистов, ни у английских протестантов, ни даже у ее собственных министров.
В 1573 году умудренный опытом лорд Берли оставил пост государственного секретаря, чтобы стать лордом — хранителем печати. Новым секретарем был назначен энергичный Фрэнсис Уолсингем, давший английской внешней политике новое дыхание, но то было дыхание религиозного зилота: сэр Фрэнсис был ярым протестантом. Королеве приходилось выдерживать постоянное давление со стороны не только общественного мнения, но и ее Тайного совета, где преобладала линия Уолсингема, поддерживаемая Лейстером, Ноллисом, Майлдмэем и другими. Они требовали немедленно помочь Нидерландам деньгами и людьми.
Королева не любила тратить деньги. Еще больше она не любила воевать. Компромисс, впрочем, был найден: помощь кальвинистам оказывалась тайно, а отряд английских волонтеров Хэмфри Гилберта отправился сражаться в Нидерланды якобы без санкции королевы. На деле они имели инструкции занять порт Флиссинген и контролировать этот стратегически важный для Англии пункт, не допуская туда ни голландцев, ни испанцев, ни французов.
Елизавета была мастером необъявленных войн. Как ни странно, и Филипп II, и герцог Альба были почти благодарны ей за ее лицемерие. Они, разумеется, превосходно знали, откуда у повстанцев оружие и деньги и кто поощрял морских гёзов, но, учитывая враждебную позицию Франции, худой мир был для них лучше войны одновременно на нескольких фронтах. Герцог Альба писал своему королю: «Есть большая разница между замаскированными и открытыми военными действиями» — и предпочитал не обращать внимания на английских «волонтеров». Status quo сохранялся и между Елизаветой и преемником Альбы в качестве губернатора Нидерландов Рекезенсом. Тем не менее Англия все больше увязала в интригах с местными кальвинистами.
В 1576 году северные провинции Нидерландов официально провозгласили свою независимость, а Вильгельма Оранского — своим стат-хаудером. Он немедленно обратился к Елизавете за деньгами и дипломатической поддержкой. Английская королева потребовала от Филиппа II признать независимость Голландии, Зеландии и других союзных им провинций, угрожая в противном случае прямой поддержкой восставших. Переговоры еще шли, а английская помощь последним уже поступила в виде 20 тысяч фунтов стерлингов. Вскоре последовал новый стотысячный английский заем для Нидерландов. Сено для «голландской коровы» начинало обходиться слишком дорого.
И все же расходы были не напрасны, ибо в 1576 году в Нидерланды прибыл человек, который едва не осуществил вторжение оттуда в Англию, чего так опасались королева и ее протестантские подданные. Это был Дон Хуан Австрийский — незаконнорожденный брат Филиппа II, обладавший репутацией великого полководца и романтического героя, защитника истинной католической церкви от неверных. Он полагал, что, сменив нерешительного Рекезенса, легко усмирит Нидерланды, но на этом его амбициозные планы не заканчивались. Всего в нескольких десятках миль от него, за проливом, томилась в заключении у протестантов королева Мария Стюарт. Честолюбивый бастард был готов бросить на ее вызволение находившуюся под его началом испанскую армию, а затем, предложив руку и сердце, стать королем сразу и Англии и Шотландии.
