— Поймали вы их? Нашли их? — задыхаясь, проговорила она.
— Нет, м-с Стрэкер; но вот м-р Холмс. Он приехал из Лондона, чтобы помочь нам, и мы сделаем все, что возможно.
— А мы с вами встречались недавно в Плимуте, на гулянье в саду, м-с Стрэкер, — сказал Холмс.
— Нет, сэр, вы ошибаетесь.
— Неужели? А я-то был готов поклясться, что это вы. На вас был туалет из шелковой материи сизого цвета, отделанный белыми страусовыми перьями.
— У меня никогда не было такого туалета, — ответила м-с Стрэкер.
— А! Так, значит, я ошибся.
Он извинился и вышел из дома вслед за инспектором.
Короткий переход по болоту привел нас к яме, где было найдено тело. На краю ее стоял терновый куст, на котором висел плащ.
— Ведь в эту ночь не было ветра! — сказал Холмс.
— Ни малейшего; но шел очень сильный дождь.
— В таком случае, плащ не мог быть отнесен на кусты ветром, но был повешен на них.
— Да, он был положен на куст.
— Это чрезвычайно интересно. Я вижу, что земля кругом сильно притоптана. Без сомнения, много ног прошло здесь с ночи понедельника.
— Здесь, в стороне, была положена рогожка, и мы все стояли на ней.
— Превосходно.
— Вот тут у меня в мешке один сапог Стрэкера, башмак Фицроя Симпсона и стальная подкова «Сильвер-Блэза».
— Дорогой инспектор, вы превзошли себя!
Холмс взял мешок и, спустившись в яму, передвинул рогожу ближе к центру. Затем он лег плашмя и, опершись подбородком на руку, принялся внимательно рассматривать притоптанную грязь.
— Ого, это что? — внезапно сказал он.
Это была полусгоревшая восковая спичка, настолько покрытая грязью, что, с первого взгляда, походила на щепку.
— Не понимаю, как я просмотрел ее, — проговорил инспектор с недовольным видом.
— Ее не было видно в грязи. Я нашел только потому, что искал ее.
— Как! Вы рассчитывали найти ее?
— Считал это довольно вероятным.
Он вынул из мешка сапоги и сличил следы каждого из них со следами в грязи. Потом он вылез из ямы и принялся шарить в папоротниках и кустах.
— Мне кажется, нет более следов, — сказал инспектор. — Я очень тщательно исследовал почву на сто ярдов по всем направлениям.
— В самом деле! — сказал Холмс, вставая с колен. — Не буду настолько невежлив, чтобы снова сделать это после вашего заявления. Но мне хотелось бы пройтись по болоту, пока не стемнело, чтобы к завтра иметь полное понятие о местности, а эту подкову я возьму себе в карман на счастье.
Полковник Росс, выказывавший признаки некоторого нетерпение при виде спокойного, систематического исследование моего приятеля, взглянул на часы.
— Пойдемте со мной, инспектор, — сказал он, — я должен посоветоваться с вами о многом и особенно о том, не обязаны ли мы перед публикой снять имя нашей лошади с записи на приз.
— Ни в каком случае, — решительно сказал Холмс. — На вашем месте я оставил бы имя лошади.
Полковник поклонился.
— Очень рад слышать ваше мнение, сэр, — сказал он. — Когда вы окончите свою прогулку, вы найдете нас в доме бедняги Стрэкера, и тогда мы поедем все вместе в Тэвисток.
Он ушел с инспектором, а Холмс и я медленно пошли по болоту. Солнце садилось за конюшнями Кэпльтона, и громадная, покатая равнина перед нами отливала золотом, переходившим в роскошный красно-бурый оттенок в тех местах, где вечерние лучи падали на папоротники и терновые кусты. Но красота пейзажа не производила ни малейшего впечатление на моего спутника, погруженного в размышления.
— Сюда, Ватсон! — наконец, проговорил он. — Оставим на минуту вопрос о том, кто убил Джона Стрэкера, и постараемся узнать, что сталось с лошадью. Предположим, что она убежала во время драмы или после нее; куда же она делась? Лошадь, вообще, животное стадное. Предоставленный самому себе, «Сильвер-Блэз» инстинктивно вернулся бы в Кингс-Пайлэнд или отправился бы в Кэпльтон; с какой стати он стал бы носиться по болоту? Если бы это случилось, то, наверно, кто-нибудь уже встретил бы его. А зачем цыгане стали бы ловить его? Эти люди всегда стараются улизнуть, когда услышат о каком-нибудь происшествии: очень уж они не любят иметь дело с полицией. Рассчитывать продать такую лошадь они не могли. Риск был бы слишком большой, а кража не принесла бы им никакой пользы. Все это совершенно ясно.
— Но где же тогда лошадь?
— Я уже сказал, что она убежала или в Кингс-Пайлэнд, или в Кэпльтон. Она не в Кингс-Пайлэнде — следовательно, в Кэпльтоне. Примем эту гипотезу и посмотрим, что выйдет. Эта часть торфяника, как говорил инспектор, очень твердая и сухая. Но по направлению к Кэпльтону торфяник понижается, и отсюда можно видеть большую ложбину, в которой, должно быть, было очень сыро в понедельник ночью. Если наше предположение верно, лошадь должна была проскакать через эту ложбину, и там мы и должны искать ее следов.
Во время этого разговора мы быстро шли вперед и через несколько минут были у ложбины. По просьбе Холмса я пошел по правому ее краю, он же по левому; но не успел я сделать и пятидесяти шагов, как услышал громкий крик и увидел, что он машет мне рукой. След лошади ясно отпечатался на мягкой земле перед ним, а подкова, которую Холмс вынул из кармана, пришлась как раз по отпечатку.
— Видите, что значит воображение, — сказал Холмс. — Этого-то качества только и не достает Грегори. Мы вообразили себе, что могло бы произойти, действовали согласно нашему предположению и оказались правы. Будем продолжать.
Мы перешли через болотистую ложбину и прошли около четверти мили по твердому, сухому торфянику. Потом местность снова стала понижаться, и снова мы увидели следы, потеряли их на протяжении полумили и нашли опять уже у самого Кэпльтона. Холмс первый увидел их и указал мне с выражением торжества на лице. След мужской ноги виднелся рядом с лошадиным следом.
— Лошадь сначала была одна! — вскрикнул я.
— Совершенно верно. Сначала она была одна. Ого! Это что?
Двойной след делал резкий поворот и направлялся к Кингс-Пайлэнду. Холмс свистнул. И мы оба пошли по следу. Холмс шел, не спуская глаз со следа; я же случайно взглянул в сторону и с удивлением заметил, что те же следы шли и в обратном направлении.
— Чудесно, Ватсон, — сказал Холмс, когда я указал ему эти следы, — вы избавили нас от длинной прогулки, которая привела бы нас обратно к своим собственным следам.
Нам не пришлось идти далеко. Следы оканчивались у асфальтовой дорожки, которая вела к кэпльтонским конюшням. Навстречу нам выбежал грум.
— Мы не позволяем бродягам шляться здесь, — сказал он.
— Я хотел только спросить кое-что, — сказал Холмс, запуская указательный и большой пальцы в карман жилета. — Не будет слишком рано, если я зайду завтра в пять часов утра, чтобы повидать вашего хозяина, мистера Сайлэса Броуна?
— Господь с вами, сэр; уж кто-кто, а он-то всегда будет, когда надо, потому что встает раньше всех. Но вот и он сам, сэр, и ответит на ваш вопрос. Нет, сэр, нет; он прогонит меня, если увидит, что я взял деньги. После, если вам угодно.
В ту минуту, как Шерлок Холмс положил обратно в карман вынутую им полкрону, из ворот вышел пожилой господин свирепого вида, с хлыстом в руке.
— Это что такое, Даусон? — крикнул он. — Что за болтовня! Ступай за дело! А вы… какого чорта вам здесь надо?
— Надо поговорить с вами минут десять, любезный сэр, — ответил Холмс самым ласковым
