тоном.
— Некогда мне разговаривать со всякими бродягами. Убирайтесь, а не то спущу собаку.
Холмс наклонился и шепнул что-то на ухо тренеру. Тот сильно вздрогнул и вспыхнул до ушей.
— Это ложь! — крикнул он. — Дьявольская ложь!
— Отлично! Станем мы обсуждать это здесь, при всех, или переговорим у вас в доме?
— О, войдите, если желаете.
Холмс улыбнулся.
— Я задержу вас только на несколько минут, Ватсон, — сказал он. — Ну-с, я к вашим услугам, м-р Броун.
Прошло минут двадцать, и румяная заря перешла в серые сумерки, когда Холмс и тренер вышли из дома. Никогда не случалось мне видеть, чтобы человек мог так измениться за это короткое время, как Сайлэс Броун. Лицо его было смертельно бледно; на лбу стояли капли пота, а руки тряслись так, что хлыст колыхался, как ветка по ветру. Вся его дерзость и заносчивость исчезли, и он покорно шел рядом с моим товарищем, словно собака с хозяином.
— Ваши указание будут исполнены. Все будет исполнено, — говорил он.
— Чтоб не было ошибки, — сказал Холмс, оглядываясь на него. Броун вздрогнул, прочтя угрозу в его глазах.
— О, нет, ошибки не будет. Все будет, как следует. Сделать изменение заранее или нет?
Холмс задумался на одно мгновение и потом громко расхохотался.
— Нет, не делайте изменений. Я напишу вам об этом. Смотрите, без плутовства или…
— О, вы можете поверить мне, поверить вполне.
— Берегите, как свою собственность.
— Можете положиться на меня.
— Да, думаю, что могу. Ну, завтра я извещу вас.
Он повернулся на каблуках, не обратив внимание на протянутую ему дрожащую руку, и мы отправились назад в Кингс-Пайлэнд.
— Мне редко приходилось встречать такое соединение заносчивости, трусости и низости, как в мистере Сайлэсе Броуне, — заметил Холмс дорогой.
— Так лошадь у него?
— Он попробовал было отрицать это, но, я так подробно описал ему все его действие в то утро, что он убежден, что я следил за ним. Вы, конечно, заметили особую четырехугольную форму носков сапог на следе? Его сапоги как раз подошли к этим следам. К тому ни один из его подчиненных не осмелился бы сделать подобной штуки. Я описал ему, как он, по обыкновению встав раньше всех, увидал чужую лошадь, бродившей по торфу, как он подошел к ней и изумился, узнав по белому пятну на лбу лошади, от которого она получила свое название[1], что случай отдает в его власть единственного коня, могущего побить того, на которого он поставил свои деньги. Потом я описал ему, как первым его порывом было отвести лошадь в Кингс-Пайлэнд, как дьявол внушил ему скрыть лошадь до окончание скачек, как он провел ее обратно и спрятал в Кэпльтоне. Когда я подробно рассказал ему это, он перестал запираться и стал думать только о спасении своей шкуры.
— Но ведь его конюшни были обысканы?
— О, у такого старого барышника всегда найдется укромное местечко.
— А вы не боитесь оставить лошадь у него? Ведь ему выгодно искалечить ее.
— Милый мой, он будет беречь ее, как зеницу ока. Он знает, что единственная его надежда на помилование — это сохранить лошадь в полной безопасности.
— Полковник Росс произвел на меня впечатление вообще человека, не склонного миловать.
— Дело касается не одного только полковника Росса. Я следую моему методу и говорю только то, что считаю нужным. В том-то и выгода моего неофициального положения. Не знаю, заметили ли вы, Ватсон, что полковник отнесся ко мне несколько свысока. Вот я и хочу немного позабавиться на его счет. Не говорите ему ничего о лошади.
— Конечно, не скажу без вашего позволения.
— И, само собой разумеется, это неважный вопрос в сравнении с тем, кто убил Джона Стрэкера.
— Теперь вы займетесь этим делом?
— Напротив, сегодня вечером мы уедем в Лондон.
Я был совершенно поражен этими словами моего друга. Мы пробыли только несколько часов в Дэвоншире, и мне казалось непонятным, почему он бросает поиски, начавшиеся таким блестящим образом. Но я не добился от него ни единого слова, пока мы не вернулись в дом тренера. Полковник и инспектор ожидали нас в гостиной.
— Мой друг и я возвращаемся в Лондон с экспрессом, отходящим в двенадцать часов ночи, — сказал Холмс. — Приятно было подышать чудным воздухом Дартмура.
Инспектор широко раскрыл глаза, а у полковника мелькнула на губах насмешливая улыбка.
— Итак, вы потеряли всякую надежду захватить убийцу бедного Стрэкера, — сказал он,
Холмс пожал плечами.
— Действительно, встретилось много серьезных препятствий, — сказал он. — Однако я твердо надеюсь, что ваша лошадь будет скакать во вторник, и прошу вас держать жокея наготове. Нет ли у вас фотографической карточки м-ра Джона Стрэкера?
Инспектор вынул из кармана конверт, взял из него фотографическую карточку и подал ее Холмсу.
— Вы предупреждаете все мои желания, дорогой Грегори. Могу я попросить вас подождать одну минуту, пока я поговорю со служанкой.
— Должен признаться, я несколько разочаровался в нашем лондонском консультанте, — резко сказал полковник Росс, когда мой друг вышел из комнаты. — Мы ни на шаг не подвинулись со времени его приезда.
— По крайней мере, вы имеете обещание, что ваша лошадь будет скакать во вторник.
— Да, обещание-то я имею, но предпочел бы иметь лошадь, — сказал полковник, пожимая плечами.
Я только что собирался возразить что-нибудь в защиту моего друга, как он сам вошел в комнату.
— Ну-с, джентльмэны, я готов отправиться в Тэвисток, — сказал он.
Когда мы садились в экипаж, один из конюхов держал дверцу. Очевидно, Холмсу пришла какая-то внезапная мысль, он наклонился и дотронулся до рукава конюха.
— У вас в загоне есть овцы; кто смотрит за ними?
— Я, сэр.
— Не случилось ли с ними чего-нибудь особенного за это время?
— Ничего особенного, сэр; только три из них охромели в последние дни.
Я видел, что Холмс был очень доволен этим известием: он посмеивался и потирал руки.
— Попал в цель, Ватсон, прямо в цель! — сказал он, ущипнув меня за руку. — Грегори, советую вам обратить внимание на эту странную эпидемию у овец. Поезжай, кучер!
По выражению лица полковника Росса было ясно видно, что он, по-прежнему, невысокого мнение об искусстве моего друга; зато по лицу инспектора я заметил, что внимание его было сильно возбуждено.
— Вы считаете это важным обстоятельством? — спросил он.
— Чрезвычайно важным.
— Нет ли еще чего-нибудь, на что вы желали бы обратить мое внимание?
— На странное поведение собаки ночью.
— Она ничего не делала.
— Вот это-то и странно, — заметил Шерлок Холмс.
Через четыре дня мы с Холмсом снова ехали на поезде в Винчестер, где должны были состояться скачки на Уэссекский приз. Полковник ожидал нас, как было условлено, у станции, и мы поехали в его экипаже за город, на место скачек. Лицо полковника было серьезно и обращение чрезвычайно холодно.
