отвезти в Швейцарию. Поражена большая часть правого легкого, и если немедленно не поменять климат, он не ручается за жизнь больной. Но поездка в Швейцарию обойдется в несколько сотен фунтов, а где их взять?
Всю неделю он не знал сна, и сейчас голова раскалывалась от безрадостных мыслей.
А тут еще навалилось столько работы. Викарий поручил подготовку благотворительной ярмарки в пользу женщин, оказавшихся в тяжелой ситуации. Ах, если бы можно было обратиться к кому-нибудь за помощью…
Второй священник поднял голову — его внимание привлекло сдавленное хихиканье, донесшееся из хора мальчиков. Дети самозабвенно играли в крестики-нолики. Он устремил на шалунов грозный взгляд, а те в ответ нагло уставились на его ноги.
Священник покраснел от смущения — подошвы башмаков истерлись насквозь. А в это время пребывающий в неведении викарий продолжал проповедь, которая уже приближалась к завершающей части, где он продемонстрировал неслыханное вдохновение и потрясающее ораторское искусство. На пастора смотрело море лиц, ставших добровольным орудием его честолюбия.
Мэри Уильямс мертва, и Джеймс Холлоуэй уже успел забыть о бедной девушке… А хорошо знакомые ему люди находятся здесь, в церкви, и они, несомненно, наградят благородного проповедника, вставшего на их защиту. В голове уже роились льстивые хвалебные слова. В полубессознательном состоянии он слышал льющуюся из собственных уст речь. Преподобный Джеймс упивался красотой своего голоса и наконец после короткой паузы завершил проповедь на победоносной ноте, с торжеством вскинув голову: «Хвала Господу, Отцу нашему…» Теперь весь мир безраздельно принадлежал ему одному.
Несходство темпераментов
Он прислонился к каминной полке, нервно позвякивая мелочью в карманах. Итак, предстоит выдержать очередную сцену. Ну скажите на милость, зачем противиться его прогулкам в одиночестве? Без нее. Какая глупость! Никак не поймет, что иногда надо проветриться просто так, без определенной цели, потому что это позволяет почувствовать себя свободным. С каким наслаждением он с грохотом захлопывал входную дверь и шел по улице к остановке автобуса, помахивая тростью. Никому, даже самому близкому человеку невозможно объяснить удивительное ощущение, которое испытываешь, предоставленный сам себе. Восхитительная, полная эгоизма безответственность. Не смотреть то и дело на часы, вспоминая, что обещал вернуться в четыре, а заниматься в это время совсем иными делами, о которых она никогда не узнает. Что за слабое существо! Даже в такси ни разу не ездила. Как замечательно откинуться на спинку сиденья, закурить сигарету и, повернув голову, точно знать, что не увидишь ее рядом. А вечером вернуться домой и все рассказать; а потом они вместе сядут перед камином и будут смеяться; по крайней мере этот день принадлежал бы ему одному, не им обоим, а только ему.
Но именно это и не устраивает, вызывает обиду и возмущение. Непременно хочется разделить с любимым все. И в голову не приходит что-то сделать самой, без его участия. А еще эта удивительная способность читать мысли. Стоит подумать о чем-нибудь, не имеющем к ней отношения, и она мгновенно это чует. Да еще раздувает из мухи слона. Тут же вообразит, что наскучила или ее разлюбили. Ничего подобного! Разумеется, ее по-прежнему любят больше всех на свете, да и вообще в целом мире для него никто не существует. Почему не попытаться понять такую простую вещь и не возблагодарить судьбу? Зачем приковывать к себе цепью, стараться завладеть умом, телом и душой, не позволяя даже малой частице его существа побродить на воле, хотя бы и где-то поблизости? Давно пора понять: он не уйдет далеко, образно выражаясь, не скроется из поля зрения. Только поднимется вон на тот пригорок и посмотрит, что творится по другую сторону. Так нет же, и тут надо непременно поучаствовать.
— Как ты не поймешь, — пустится она в рассуждения, — чем бы я ни занималась, что бы ни видела, мне одной ничего не нужно. Хочется все отдать тебе. Вот сижу и смотрю на картину, которой восхищаюсь, или читаю интересную книгу и думаю про себя: какой в этом смысл, если ты не разделишь со мной радость? Ты — часть меня, причем такая важная, что в одиночестве я превращаюсь в тупое существо, неспособное ни говорить, ни видеть. Как дерево с обрубленными ветками или человек, лишенный рук. Жизнь ничего не стоит, если ее во всей полноте нельзя разделить с тобой: и красоту, и безобразие, и боль. Между нами не должно быть недомолвок. Ни одного потайного уголка в сердце.
Смешно! Он понимал, что имеется в виду, но разделить подобных чувств не мог. Люди, живущие в разных плоскостях. Две звезды во вселенной. Она — гораздо выше и излучает ровный свет, а он то вспыхнет ярче, то померкнет, вечно стремится опередить — и в результате рухнет на землю, промелькнув сверкающей полоской по небосклону.
Он резко повернулся к собеседнице:
— Пожалуй, пойду и пообедаю в городе. Пообещал тому парню встретиться еще раз до отъезда. Не хочется обижать человека. Вернусь скоро, не сомневайся. — И улыбнулся, пытаясь придать искренность своим словам.
Женщина оторвала взгляд от письма, которое писала.
— Я считала, вы все обсудили во время последней встречи. Или нет?
— В общем-то да. Только думаю, надо снова с ним повидаться. И сегодня как раз подходящий момент. Что скажешь? Мы ничего не планировали, да и ты занята. — Он говорил легко и непринужденно, будто о возражениях не могло быть и речи.
Однако обман не удался. Ни на мгновение. Нет, ее так легко не проведешь. И зачем все время лгать? Почему не признаться честно, что ее общество больше не доставляет радости, а потому надо куда-то бежать в поисках развлечений? Такая скрытность ранила больнее всего. Нежелание сказать правду. И женщина, словно раненый зверь, выпустила когти, защищаясь от врага.
— Вы знакомы всего три недели, а тебе так дорога компания этого человека. — В голосе появились хорошо знакомые металлические нотки.
— Милая, ну не говори глупости. Это же смешно! Сама прекрасно знаешь: мне наплевать, встречусь я с ним или нет.
— Тогда зачем уходишь?
Возразить было нечего. Смущенно зевнув, он отвел взгляд.
Она молча ждала ответа. Тогда он сделал вид, что теряет терпение.
— Я же говорю: не хочу обижать хорошего человека. Что за ерунда! Стоит куда-нибудь собраться, и всякий раз повторяется старая история! Господи, да я всего на пару часов! Будь твоя воля, разогнала бы всех моих друзей. Похоже, ты ревнуешь даже к собаке, случись мне с ней заговорить.
— Ревную! — Женщина презрительно рассмеялась.
Снова ничего не понял. Будто можно ревновать к людям, с которыми он водит дружбу. Если бы среди них появился кто-нибудь стоящий — тогда другое дело. Но этот эгоизм и безразличие, когда тебя оставляют ради человека, с которым скорее всего больше никогда не придется встретиться! Ненавистная манера сбрасывать с себя любую ответственность, прибегая к слабым отговоркам, вызывала отвращение.
— Что ж, иди, — пожала она плечами. — Если так боишься обидеть первого встречного. Хорошо, что объяснил. Запомню на будущее. Вероятно, забыл, как в прошлый понедельник клялся, что подобное больше никогда не повторится. Теперь ясно: на тебя ни в чем нельзя положиться. А я выгляжу просто дурочкой, верно? Ну что же ты не уходишь?
Словно облачилась в броню, в глазах застыл ледяной холод.
Мужчина повернулся спиной и выглянул в окно.
— Чудесный скандальчик, высосанный из пальца! — стараясь говорить непринужденно, рассмеялся он. — Приятно так жить, да? Создает удивительно теплую атмосферу в доме. Редкий день проходит без ссор, или я ошибаюсь? — Стоя на пятках, он раскачивался взад-вперед и насвистывал какую-то мелодию. Знал, что каждое слово ранит хуже удара ножа, и получал от этого удовольствие. Очень хотелось задеть как можно больнее. Теперь уже все равно.
Она сидела, не двигаясь, и притворялась, будто пишет какие-то расчеты на клочке бумаги. Спокойно и беспристрастно размышляла, за что любит этого человека. Жестокая эгоистичная натура, привыкшая все
