одержимостью, приобретая ужасную, губительную силу.
Я приставал с расспросами к Ольге, Ворски и всем, кто ее знал, но никто не мог сообщить что-либо определенное.
Пишу, а дни и недели выпадают из памяти. Невозможно уловить последовательность событий. Словно воскрес из мертвых, восстал из пыли и пепла, чтобы пережить все заново, пройти еще раз всю свою проклятую жизнь — ибо чем была моя жизнь до того момента, когда я полюбил Ребекку? Где я был и кем?
Лучше напишу про воскресенье, то самое, что стало концом. А я и не знал, думал, все только начинается. Был похож на человека, бредущего в темноте. Нет — при ярком свете, с широко открытыми глазами, ничего не замечая вокруг, намеренно превращая себя в слепца.
Воскресенье, день лживого, обманчивого счастья. Около девяти вечера я пошел домой к Ребекке. Та ждала меня, облаченная в причудливые дьявольские одежды алого цвета, которые лишь одна она осмеливалась носить. Ребекка выглядела возбужденной, будто под действием какого-то зелья, и носилась по комнате подобно сказочному эльфу.
Потом опустилась на пол, поджав ноги, и протянула изящные смуглые руки к плите. Смеялась как дитя и напомнила мне проказливую девочку, затевающую очередное озорство.
Вдруг она повернулась ко мне — лицо бледное, в глазах странный блеск.
— Можно ли любить так сильно, что получаешь необъяснимую радость, причиняя любимому боль? То есть заставлять ревновать и при этом страдать самой? Боль и наслаждение смешиваются в равных долях ради эксперимента. Редкое ощущение, верно?
Ее слова привели в замешательство, но я все же попытался объяснить, что представляет собой садизм. Кажется, Ребекка поняла и пару раз кивнула с задумчивым видом.
Потом встала с места и медленно направилась к двери, которая при мне ни разу не открывалась. Остановилась в нерешительности, взявшись за ручку. Лицо покрыла неестественная бледность, непослушные волосы окружали лицо причудливым ореолом.
— Хочу познакомить вас с Джулио, — сообщила Ребекка.
Я встал со стула и подошел, не подозревая, что ждет впереди. А она взяла меня за руку и распахнула дверь. Взору открылась круглая комната с низким потолком. Стены задрапированы бархатными портьерами, будто с целью заглушить все звуки, а окно закрыто плотными шторами. Тускло горел дровяной камин, а рядом стояла тахта с разбросанными в беспорядке подушками. Комнату освещала только маленькая лампа с абажуром, и потому здесь царил полумрак.
Единственный стул повернут лицом к тахте, и на нем сидит что-то непонятное. В сердце закрался жутковатый холодок, как при встрече с призраком.
— Что это? — прошептал я.
Ребекка взяла светильник и направила на стул.
— Это Джулио, — тихо откликнулась она.
Я подошел ближе и увидел фигуру, которую поначалу принял за юношу-подростка лет шестнадцати, одетого в рубашку с жилетом, смокинг и длинные брюки на испанский манер.
В жизни не встречал более порочного и злобного лица, мертвенно-пепельного, с зияющим кровавой раной развратным ртом. Тонкий нос с изогнутой линией ноздрей, узкие блестящие глаза, в которых застыла лютая ненависть. Казалось, эти ястребиные глаза прожигают насквозь. Прилизанные темные волосы зачесаны назад, оставляя открытым белый лоб.
Ухмыляющаяся физиономия гнусного сатира.
Вдруг я почувствовал странное разочарование, полную беспомощность от неспособности понять происходящее.
На стуле сидел не юноша, а кукла. До омерзения похожая на живого человека, с отчетливо выраженной грязной сущностью, но всего лишь кукла.
Да, кукла. На меня уставились бессмысленные глаза, губы растянулись в тупой сладострастной усмешке.
Я взглянул на Ребекку — все это время девушка пристально следила за мной.
— Не понимаю, — выдавил я, — что все это значит? Где вы достали эту омерзительную куклу? Хотели надо мной подшутить?
Голос прозвучал резко, на душе сделалось тревожно и холодно. В следующее мгновение комната погрузилась в темноту — Ребекка выключила светильник и обняла меня за шею. Наши губы слились в поцелуе.
— Хочешь, скажу, что люблю тебя? Хочешь? — прошептала она.
Меня будто обожгло горячей волной, и пол ушел из-под ног. Ребекка прильнула ко мне и стала целовать в шею, ее пальцы нежно гладили затылок. Потом руки пробежали по телу, словно изучая, и я не сопротивлялся. Она снова меня поцеловала — удивительное, опустошающее чувство, настоящее безумие, словно заглянул в глаза смерти.
Не знаю, сколько времени мы так стояли. Не помню ни слов, ни мыслей — только безмолвная темная комната, слабый огонек камина да глухие удары сердца. И голос, что-то напевающий на ухо… и Ребекка рядом… Ребекка… Пролетели часы, а может, годы, не могу сказать… но когда я поднял глаза, то встретился взглядом с проклятой куклой.
Она хитро поглядывала на меня, приподняв бровь, и уголок ярко-красного рта дергался в вероломной ухмылке. Хотелось наброситься на эту мерзость, размозжить отвратительную рожу, растоптать грязное тело, так похожее на человеческое. Ребекка совсем лишилась рассудка, если держит у себя подобную игрушку. Чем она руководствовалась и где отыскала уродца? Но она не стала отвечать на вопросы.
— Уходи, — приказала Ребекка и буквально силой выволокла меня из темной комнаты в пустую мастерскую. — Надо идти, — прошептала она. — Совсем забыла, час уже поздний.
Я попытался снова привлечь ее к себе и поцеловать. Конечно же, ей не хочется, чтобы я ушел.
— Завтра, — перебила она с раздражением. — Обещаю, завтра, а сейчас нет. Я устала и совсем запуталась. Неужели не видишь? Оставь меня сегодня в покое. Слишком много переживаний. Ничего не могу понять.
Ребекка нетерпеливо притопнула ногой. Она выглядела совсем больной, и, поняв, что уговоры бесполезны, я ушел. Наверное, проходил всю ночь, а где — не помню.
Над лесопарком Хэмпстед-Хит занялся серый рассвет, и свинцовое небо обрушилось на землю проливным дождем.
Я замерз, но мозг раскалился добела. В очередной раз понял: Ребекка опять лукавит. Ведь с самого первого поцелуя знал, что она лжет.
Сколько у нее было любовников? Пять, десять или двадцать? Количество не имеет значения. Я к их числу не принадлежал.
Нет, не принадлежал.
Не помню, как я оказался в Кэмден-Тауне. По улице с грохотом проезжали автобусы, все еще шел дождь, и мимо пробегали согнувшиеся под зонтами фигуры прохожих.
Я нашел такси и поехал домой. Не раздеваясь рухнул в кровать и погрузился в долгий сон. Когда проснулся, уже снова стемнело. Наверное, было часов шесть вечера. Помню, как машинально умылся и пошел по направлению к Блумсбери.
Поднялся наверх, позвонил в дверь.
Ребекка впустила меня, не сказав ни слова, и уселась перед керосиновой плиткой. Я сказал, что хочу стать ее любовником, но она не ответила. Ее глаза покраснели, а возле губ пролегли тоненькие бороздки. Я наклонился к Ребекке и хотел поцеловать, но она оттолкнула меня.
— Забудь, что случилось вчера вечером, — начала она скороговоркой. — Сегодня я понимаю, что совершила ошибку. Мне нездоровится, всю ночь провела без сна, так разволновалась и расстроилась. Оставь меня в покое.
Я попробовал сжать ее в объятиях, сломить непробиваемую холодность. С таким же успехом можно барабанить кулаком в железную дверь. Ребекка застыла в моих руках, словно неживая, губы ледяные. В отчаянии я отпустил ее.
Прошла еще одна неделя мучительных сомнений. Иногда Ребекка садилась в уголок и молчала, но
