Когда взошло твое лицо над жизнью скомканной моею, вначале понял я лишь то, как скудно все, что я имею. Но рощи, реки и моря оно особо осветило и в краски мира посвятило непосвященного меня. Я так боюсь, я так боюсь конца нежданного восхода, конца открытий, слез, восторга, но с этим страхом не борюсь. Я помню — этот страх и есть любовь. Его лелею, хотя лелеять не умею, своей любви небрежный страж. Я страхом этим взят в кольцо. Мгновенья эти — знаю — кратки, и для меня исчезнут краски, когда зайдет твое лицо… 1960
Строфы века. Антология русской поэзии.
Сост. Е.Евтушенко.
Минск, Москва: Полифакт, 1995.
Когда мужики ряболицые, папахи и бескозырки, шли за тебя, революция, то шли они бескорыстно. Иные к тебе привязывались преданно, честно, выстраданно. Другие к тебе примазывались — им это было выгодно. Они, изгибаясь, прислуживали, они, извиваясь, льстили и предавали при случае — это вполне в их стиле. Гладеньки, бархатисты, плохого не порицали, а после — шли в бургомистры, а после — шли в полицаи. Я знаю эту породу. Я сыт этим знаньем по горло. Они в любую погоду — такие, как эта погода. Им, кто юлит, усердствуя, и врет на собраньях всласть, не важно, что власть Советская, а важно им то, что власть. А мне это очень важно и потому тревожно. За это я умер бы дважды и трижды — если бы можно! Пусть у столов они вьются, стараются — кто ловчее. Нужны тебе, революция, солдаты, а не лакеи. Улыбка лакея приятельская — он все, что угодно, подаст.
