Евгений Евтушенко. Все стихи

                  «Будь мудрее
и в то же время
         слишком не мудри!»
Отпущенный бессмысленной тщетой,
я отдаюсь покою и порядку,
торжественности вольной и святой
и выхожу на тихую полянку,
где обелиск белеет со звездой.
Среди берез и зарослей малины
вы спите,
      партизанские могилы.
Есть магия могил.
           У их подножий,
пусть и пришел ты, сгорбленный
                           под ношей,—
вдруг делается грустно и легко
и смотришь глубоко и далеко.
Читаю имена:
           Клевцова Настя,
Петр Беломестных,
           Кузьмичев Максим,—
а надо всем
         торжественная надпись:
«Погибли смертью храбрых за марксизм».
Задумываюсь я над этой надписью.
Ее в году далеком девятнадцатом
наивный грамотей с пыхтеньем вывел
и в этом правду жизненную видел.
Они, конечно, Маркса не читали
и то, что есть на свете бог, считали,
но шли сражаться
           и буржуев били,
и получилось,
        что марксисты были…
За мир погибнув новый, молодой,
лежат они,
       сибирские крестьяне,
с крестами на груди —
              не под крестами,—
под пролетарской красною звездой.
И я стою с ботинками в росе,
за этот час намного старше ставший
и все зачеты по марксизму сдавший,
и все-таки, наверное, не все…
Прощайте,
       партизанские могилы!
Вы помогли мне всем, чем лишь могли вы.
Прощайте!
       Мне еще искать и мучиться.
Мир ждет меня,
          моей борьбы и мужества.
Мир с пеньем птиц,
           с шуршаньем веток мокрых,
с торжественным бессмертием своим.
Мир, где живые думают о мертвых
и помогают мертвые живым.

1957

Евгений Евтушенко. Стихи.

Россия — Родина моя. Библиотечка русской советской поэзии в пятидесяти книжках.

Москва: Художественная литература, 1967.

Паруса

Памяти К. Чуковского

Вот лежит перед морем девочка.
Рядом книга. На буквах песок.
А страничка под пальцем не держится —
трепыхается, как парусок.

Море сдержанно камни ворочает,
их до берега не докатив.
Я надеюсь, что книга хорошая —
не какой-нибудь там детектив.

Я не вижу той книги названия —
ее край сердоликом прижат,
но ведь автор — мой брат по призванию
и, быть может, умерший мой брат.

И когда умирают писатели —
не торговцы словами с лотка,—
как ты чашу утрат ни подсахари,
эта чаша не станет сладка.

Но испей эту чашу, готовую
быть решающей чашей весов
в том сраженье за души, которые,