подвывая, опять ушел под воду. Павел опустошал магазины в непроницаемую завесу дождя – словно чувствовал, что там накапливается противник. А ведь и вправду накапливался! Ураганный огонь разразился им вдогонку, когда катер, виляя, точно пьяный, вырвался из бухты. Пули кромсали корму, рвали обшивку рубки.
– Все на пол! – заорал Туманов. Повалил Оксану, закрыл ей голову. Свалилось что-то в рубке, катер резко повело в сторону.
– Все в порядке, – проорал Газарян, – я держу штурвал!
– Да хрен ты его держишь! – визжала Оксана, катаясь по палубе. Туманов кинулся ее ловить – как бы за борт опять не упала. Она ударилась в леер, тоскливо воя, вонзилась в ворох каких-то мешков, канатов, предметов непонятного (но явно морского) назначения. Туманов накрыл девушку, как бык овцу. Катер уже не носило, словно машину с летней резиной по льду – трещал мотор, суденышко шло, разбивая носом вздыбленную серую воду. По правому борту остались террасы, заваленные щебнем, обломки красных песчаников, огромные гранитные утесы, обрывающиеся в воду. С каменных расщелин, с карнизов скал с криками снимались стаи птиц, кружили над островом. Распахнулась седловина, засыпанная камнями. Газарян лихорадочно выкручивал штурвал – суденышко легло на левый борт, принялось обходить остров по широкой дуге.
– Рудик, ты точно не ранен? – крикнул Туманов.
– Думаю, да! – подумав, отозвался парень.
– Да – это что? – не понял Павел.
– Слушай, ты, – завертелась под ним Оксана, – может, снимешь руку с моего третьего размера?
«Мой любимый размер», – машинально подумал Туманов, неохотно убирая руку. Глаза Оксаны блестели совсем рядом. Она смотрела на него, не моргая, дышала, словно пешком поднялась на небоскреб.
– Бесстыжие! – хохотал из рубки Газарян. – Ого-го, мы наблюдаем рождение большого и светлого чувства! Дорогая, а как же я?
– Да пошли вы все, – разозлилась Штурм и стала выкручиваться.
Налетел ураганный ветер. Корпус катера отчаянно затрещал.
– Ой, меня сейчас унесет, – запищала Оксана.
Двигатель разработался, уже не кашлял – глухо рокотал. Несколько минут спустя они собрались в пропахшей потом и металлом рубке. Людей трясло от холода, мокрая одежда стояла колом. Допили оставшийся коньяк, зачарованно смотрели, как на расстоянии пяти-шести кабельтовых в полной мистической красе предстает остров, с которого они вырвались. Островерхие скалы почти касались клубящихся туч, волны захлестывали нагромождения валунов. Казалось, он не отдаляется, а медленно движется вдогонку.
А впереди клубилась непредсказуемая муть. Огромные кучевые облака наезжали друг на друга, дробились на отдельные клочья.
– Ты бы лучше сбавил ход, – проворчал Туманов, – а то впишемся куда-нибудь не туда.
– Я лучше знаю, как лучше, Павел Игоревич, – смело заявил Газарян, поглаживая цветущий ржавчиной штурвал. – Не волнуйтесь, я чувствую эту штуковину. У меня отец работал в ремонтных доках на Истре, я такие корыта водил с ним до семнадцати лет, пока школу не окончил.
– Ты ходил в школу? – усмехнулась Оксана.
– Заглядывал иногда, – Газарян, покосившись на дрожащую от холода девушку, решил воздержаться от ответной колкости.
– У тебя с оружием как? – спросил Туманов у Штурм.
– Порядок. – Она судорожно кивнула. – Не осталось ни хрена, кроме пистолета.
– Вот с ним и спустись вниз. Дверь на задней палубе, под нами. Не знаю, что там – трюм или какие-то палубные помещения. Покопайся, может, найдешь одежду. Да поосторожнее там. Судно вроде пустое, но мало ли что.
Оксана, подумав, удалилась. Он видел через мутное стекло, как девушка спрыгнула на палубу, помешкала, обхватила пистолет двумя руками, пнула дверь...
– Боевая девица, командир, – пробормотал, всматриваясь во мглу, Газарян. – На язычок острая – вроде меня. Ты уж присмотрись к ней – лично я возражать не буду. Я бабник, конечно, потомственный, но эта выдра – явно не моего полета.
– Посмотрим, – пробормотал Туманов, чувствуя, как краска заливает уши.
Огромная птица, пронзительно крича, грузно махая крыльями, пролетела прямо над рубкой.
– Вот черт, – Газарян вздрогнул, – дракон какой-то.
– Чайка-бургомистр, – фыркнул Туманов, – всего лишь. А в принципе здесь и киты должны водиться. Можем сафари на касаток устроить.
– Эй, мореходы, здесь нет никого! – прокричала откуда-то снизу Оксана.
– Кто бы сомневался, – усмехнулся Рудик.
– А вообще здесь мокро! – добавила Штурм. – Нам борт пробили, вы рады? Не волнуйтесь, вода поступает не очень быстро. Успеем еще поплавать!
– Хреново, – вздохнул Газарян.
Остров таял в пелене. По курсу образовалась цепочка островов. Во избежание попадания на мель, Рудик отвернул к западу. Острова проплывали по левому борту – скалистые, нелюдимые. Туманов посмотрел на часы. В здешнем мире было без четверти два – день едва начался, а столько событий случилось.
– Эй, джентльмены, помочь не хотите? – на корме распахнулась дверца, и Оксана стала вышвыривать на палубу какие-то подозрительные тряпки.
– Что же она делает, дуреха, – спохватился Газарян, – промокнет же все! Держи баранку, Павел Игоревич, и смотри, никуда не сворачивай!
Они втащили в рубку ворох запашистых промасленных тряпок.
– Ну и ну, – отдуваясь, сказал Газарян, – Это посильнее, чем в секонд-хенде.
– А я вам рожэ от кутюр? – огрызнулась Оксана. – Что нашла, то и доставила. Ватные штаны, фуфайки, чего вам еще надо? Нормальная одежда, в ней не одна смена матросов померла. Отвернитесь, дайте даме переодеться.
Они сбрасывали с себя сырую одежду, облачались в грязное рубище, натягивали рваные фуфайки, сдирали с ног мокрые носки, оборачивали ноги какими-то хрустящими портянками, а обувь пытались просушить на едва теплой приборной панели.
– Ну, и экстерьерчик у вас, – хихикала Оксана. Она и сама была не лучше одета – какой-то потасканный медвежонок – штаны мешком, из рукавов торчала вата. Девушка усердно запихивала под шапку сбившиеся волосы, стонала от брезгливости и отвращения, но, кажется, переставала дрожать.
– Проведем инвентаризацию, – предложил Туманов. – Что у нас осталось? Документы, деньги, телефоны...
– Какие, на хрен, телефоны, – огрызнулся Газарян. – Все на базе перед операцией изъяли, мы теперь как без рук в этой дыре.
– Но заграничные паспорта у нас имеются, – возразил Туманов. – Лично мне выдали – с убедительной норвежской визой.
– Да уж, – проворчала Оксана. – Это единственное, что предусмотрели сочинители этой так называемой операции... Кстати, как у нас насчет денег? Лично у меня пятьдесят тысяч рублей и никакой, на хрен, валюты.
– Джентльмены платят, – усмехнулся Газарян. – Долларов триста должно быть в паспорте. Ведь здесь не дикая страна, нет? В ней принимаются к обращению доллары?
– Почему бы и нет, – пожал плечами Туманов. – У меня, возможно, тоже несколько сотенных бумажек завалялось.
– Не пропадем, – обрадовалась Штурм. – А живой буду – рассчитаюсь.
Муть рассасывалась, пелена дождя потихоньку таяла. Неуверенный пунктир береговой полосы тонул в пелене, появлялся, снова тонул. И вот они прошли границу дождевого фронта – высохло стекло, растаяла мгла, показался берег в полной красе.
– Неплохо для начала, – вынесла вердикт Оксана.
