– Спасательных вертолетов не будет, – невозмутимо сообщил Нигматуллин. – Даже если мы тут на корм осетровым уйдем.
– Это почему не будет?
– В районе Дербента несколько сейнеров выбросило на берег, всех спасателей задействовали на эвакуацию людей. Тут весь Каспий штормит… Так нам и радировали: мол, продержитесь до утра, с теми судами разберемся – тогда, может быть, и вам поможем… Ладно, у нас там пока мотопомпа работает. Вроде справляется. Будем надеяться на лучшее.
Забортная вода продолжала поступать в носовой трюм. Остойчивость постепенно уменьшалась. Море ревело, обрушивая валы на палубу. Несколько минут капитан и старпом молчали, прикидывая дальнейшие перспективы. А они казались безрадостными. Ведь листы носовой обшивки уже были повреждены, и даже одного сильного удара волны было достаточно, чтобы сделать пробоину в несколько метров. Ликвидировать ее не представлялось возможным. Смерть в ледяной воде, в штормовую ночь, когда трещит под тобой тонкая перемычка, отделяющая от бездны, когда дыра в корпусе увеличивается и ничего с этим сделать нельзя, – что может быть страшней?
– Бог не выдаст, свинья не съест, – решил Арсений Алексеевич. – Главное, что из эпицентра шторма мы вроде бы уже выходим.
– Машина, – деликатно напомнил Равиль.
– Да знаю, знаю, что на последнем дыхании. Меня стармех еще перед выходом из Астрахани предупреждал: на честном слове все держится, срочная капиталка нужна, да разве у нашего начальства допросишься? Мол, Каспий – не Бискайский залив, тихий закрытый водоем, что тут с вами может случиться…
– А машина тем временем в любой момент может окончательно сдохнуть…
Ситуация на терпящем бедствие судне всегда меняется стремительно и, как правило, в худшую сторону. Так случилось и на этот раз. Носовая обшивка, разбиваемая ударами волн, вскоре разошлась. Забортная вода уже не сочилась, а хлестала в трюм. Дальнейшее всему экипажу казалось нескончаемым кошмаром. Моряки, сменяя друг друга каждые пятнадцать минут, вычерпывали воду пожарными ведрами, то и дело перезапускали захлебывавшуюся мотопомпу, срывая кожу с ладоней, подводили временный пластырь из досок, наспех собранных по всему судну. Люди были на пределе своих возможностей, однако об отдыхе никто и не помышлял; спасение судна было вопросом жизни и смерти.
К полуночи непогода несколько поутихла. Однако теперь «Астрахань» дрейфовала с заметным носовым дифферентом, что было заметно даже по наклону палубы. К счастью, морякам удалось каким-то чудом наложить временный пластырь, и носовая помпа, запущенная в трюме, более или менее справлялась с работой. Однако незадолго до рассвета случилась новая напасть – окончательно отказал двигатель, как это и предвидел старший помощник. Теперь «Астрахань» дрейфовала, отдавшись на волю ветра, волн и морских течений, медленно и неотвратимо смещаясь к территориальным водам постсоветской среднеазиатской республики, расположенной в юго-восточной части Каспия. В довершение ко всем несчастьям на гидрографическом судне вышли из строя и связь, и навигационная система, и без того весьма несовершенная. Определить местонахождение «Астрахани» теперь и вовсе не представлялось возможным. Так же, как и сообщить о своих координатах спасателям. В случае повторного шторма, пусть даже и небольшого, морякам оставалось надеяться разве что на аварийные шлюпки. Да и тех вряд ли бы хватило на весь экипаж: одну из шлюпок сорвало с талей еще в самом начале шторма.
Ядовито-ртутное солнце белело сквозь пелену серых туч над каспийскими водами. Вокруг «Астрахани» перекатывались причудливые зеленоватые холмы, увенчанные шипящими белыми гребнями. Однако сейчас они уже не выглядели столь устрашающе, как вчера вечером. Полузатопленное судно, полностью потеряв управляемость из-за неисправной машины и угрожающего носового дифферента, по-прежнему медленно смещалось в юго-восточном направлении.
Вскоре Каспий успокоился окончательно. Воздух приобрел прозрачность, какая всегда бывает на море сразу после шторма. Через бинокль можно было рассмотреть далекую береговую линию. Над притихшими волнами закружились чайки, тревожа утреннюю тишину гортанным клекотом. В зыбкой ясности рассвета постепенно прорисовывалась тоненькая желтоватая полоса. Южный ветер, называемый тут моряну, нес со стороны пустыни мелкую пыль и едва различимый запах серы.
И капитан, и старпом, и измотанная штормом команда теперь вздохнули с облегчением: ведь самое страшное вроде бы оставалось позади. Встреча со среднеазиатскими коллегами выглядела настоящим подарком судьбы: ведь в порту можно было не только привести в порядок поврежденное судно, но и дать отдых измученному экипажу.
О том, что дальнейшие события могут развиваться как-то иначе, никто из моряков даже и не предполагал…
– С какой целью вы нарушили морскую границу нашей республики? – Портовый чиновник внимательно осматривал надстройки «Астрахани», искореженные штормом.
Чиновник был толстый, обрюзгший и нагловатый. Его форму цвета хаки украшали многочисленные шевроны с изображением якорей, звезд и государственного герба. Судя по количеству нашивок и размерам якорей, он явно принадлежал к элите местного портового начальства, занимая должность никак не ниже старшего портового инспектора. Едва появившись на палубе гидрографического судна, чиновник сразу же повел себя так, словно был судовладельцем. Беседа же с Арсением Алексеевичем и вовсе напоминала полицейский допрос…
«Астрахань» лишь каким-то чудом дошла до среднеазиатского берега; в трюмах было полно воды, носовой дифферент достиг угрожающих градусов, единственная мотопомпа от перегрузки вышла из строя. После чего с помощью буксира подошло к портовому причалу. В принципе, с подобными повреждениями судно следовало немедленно поместить в сухой док для капитального ремонта. Однако портовые власти дружественной среднеазиатской республики почему-то не торопились с оказанием помощи. Во время шторма едва не погиб Миша Щетинин, морской геолог, прикомандированный к «Астрахани» накануне выхода в море; помогал откачивать воду из носового трюма, внезапно сместившийся груз придавил его к переборке, и теперь Щетинин с сильнейшей черепно-мозговой травмой был на грани жизни и смерти. Однако медицинской помощи предложено не было, хотя на этом и настаивал капитан. Портовый чиновник даже не пригласил на борт ремонтников, хотя «Астрахань» могла сесть килем на дно прямо у причала.
– Итак, повторяю вопрос. – Портовый инспектор явно упивался своим величием. – С какой целью вы нарушили нашу морскую границу?
Арсений Алексеевич даже растерялся – и прежде всего от постановки вопроса. Любой человек, мало- мальски осведомленный в морском деле, понимал: если формальное нарушение сорокамильной границы и было, то не по доброй же воле! Судно почти полностью потеряло плавучесть, навигационное оборудование вышло из строя еще на рассвете, даже рация – и та не работала! Где уж тут определить нарушение морской границы?! Живы остались – и то хорошо…
– Даже если бы мы и определили наше нахождение, все равно не сумели бы отойти от вашей границы, – стал терпеливо пояснять Горецкий и извлек из стола карты. – Лоции читать умеете? Вот синяя стрелка к берегу, как раз напротив вашего порта, это подводное течение, которое наше судно сюда и снесло. А у нас машина встала. Не верите на слово – давайте спустимся в отделение, покажу…
Однако портовый инспектор не захотел ни вникать в положение дел моряков, ни осматривать машину. Выслушав грамотное объяснение Горецкого, он с тупым упорством вновь заявил о «злостном нарушении границы», после чего покинул палубу «Астрахани».
– У нас человек при смерти! – крикнул ему в спину капитан. – Его срочно надо на берег, в больницу! Есть же Морское право, черт вас возьми! И обычная человеческая порядочность!
– И ремонтников, ремонтников пришлите! Пусть хотя бы пластырь наложат, на какое-то время он поможет! – Нигматуллин попытался догнать визитера, но тот, не реагируя на реплику, уже спускался по трапу.
Дальнейшие события развивались стремительно. Спустя всего лишь полчаса после того, как судовой инспектор покинул гидрографическое судно, на палубе появилась целая делегация в разноцветных униформах: таможенники, пограничники и почему-то полицейские. Держались они неприветливо, подчеркнуто официально. Их лица не предвещали экипажу ничего доброго.
После поверхностного таможенного досмотра и пограничных формальностей всю команду, двадцать
