Кто-то из них постоянно норовил подогнать того или иного заключенного, тыча в спину или бок автоматом. Никто из командиров, видя это, не отчитывал подчиненных за превышение полномочий. Подобное здесь было в порядке вещей. Вовсе не зря эта тюрьма, имевщая официальный статус исправительного учреждения строгого режима «Черные скалы», в народе называлась тюрьмой убийственного режима «Кровавые камни». Власти никогда не подтверждали, но среди местных жителей упорно ходили слухи о том, что многие заключенные здесь умирали от издевательств со стороны тюремщиков. Секретность перевода русских моряков из тюрьмы МГБ в «Черные скалы» была связана не только с желанием начальства пресечь потенциально возможное нападение на конвой, но и со стремлением не допустить лишнего витка народной молвы о том, что власти отправили русских на медленную смерть от тюремных пыток. Официально было заявлено о переводе моряков «Астрахани» в «комфортабельную тюрьму, возведенную по европейским стандартам». Об этом было сообщено даже самим россиянам. Никто из них особо в это не верил. И хоть реальность оказалась куда хуже, чем предполагалось, был повод и для радости. Все-таки их не вывезли куда-то в горное ущелье и не расстреляли, как собак, а действительно доставили в тюрьму. Пусть и не такую комфортную и европейскую, как сулили. Зато все живы. А значит, оставался пусть призрачный, но все же шанс на спасение. Правда, было непонятно, откуда это самое спасение могло прийти.
С момента размещения моряков в общей камере не прошло и часа, а камеру тюремщики показательно обыскивали целых два раза. Когда дверь распахнулась в третий раз, всех стал душить нервный смех. Местные «вертухаи» явно перегибали палку. Однако новый визит был связан с другой причиной. Младший офицер зачитал фамилии старшего помощника капитана и старшего механика судна и потребовал, чтобы они следовали за ним. К капитану он обратился отдельно и сообщил, что тому тоже нужно идти вместе с двумя названными подчиненными. Товарищи тревожно переглянулись и попытались попрощаться с остальными. Однако конвоиры не позволили это сделать. Арсений Алексеевич тяжело вздохнул. Догадок в голове роились тысячи. Но наиболее реальной казалась лишь одна – расстрел.
На запястьях каждого из трех выведенных из камеры заключенных конвоиры защелкнули наручники. Путь лежал в полумраке нескольких коридоров со «шлюзами» и дополнительными постами. Разговаривать между собой и обращаться к тюремщикам запрещалось. Не разрешалось также делать резких движений и высоко поднимать ноги. Видимо, это была какая-то исключительно здешняя заморочка. Заключенные должны были, по сути, шаркать ногами о каменный пол.
После очередного «шлюза» заключенные оказались в длинной кирпичной галерее. Это не был еще один стандартный коридор. Камеры здесь отсутствовали. Дверь маячила где-то далеко впереди. Освещение было минимальным. В галерее ощущался изрядный холод. Пахло сыростью. Стены и потолок покрывали капли влаги. Старший конвоир приказал замедлить шаг, и движение в этом сыром кирпичном мешке превращалось в некое бесконечное путешествие к неведомой, но наверняка неприятной цели. Казалось, что перед глазами не реальность, а замедленные кинокадры. Впрочем, падающие на головы капли то и дело напоминали о реальности. Когда до двери оставалось несколько метров, прозвучал приказ остановиться и повернуться лицом к стене для дополнительного обыска. Приказ касался всех, однако наиболее тщательно конвоиры обыскивали старпома и стармеха. Капитана проверили лишь для виду. Видя эту формальность, Арсений Алексеевич обратил внимание на это и пришел к выводу, что его ведут лишь в качестве свидетеля. Он, однако, не понимал, почему с ним так и не поговорил подполковник МГБ Омар Сахатов.
Один из конвоиров открыл дверь. Из-за нее ударил яркий свет. По крайней мере, он показался таковым после долгих хождений по темным тюремным коридорам. Россияне ступили за дверь. За ней оказалась широкая площадка, залитая солнечным светом. Лучи проникали сюда через решетчатый потолок. Кроме того, в нескольких местах на стенах находились большие белые фонарные лампы. Все, как одна, они были включены. Конвоиры передали заключенных нескольким вооруженным автоматами детинам, а сами вышли. Нигматуллина и старшего механика двое из автоматчиков сразу же отвели к дальней щербатой от пуль стене. Еще один остался с Горецким, чтобы направить капитана в противоположную сторону.
– С тобой кто-то хочет поговорить, – сказал автоматчик.
– Кто? – Сердце капитана бешено забилось, а к горлу подкатил предательский ком. Ему не хотелось гадать, но мозг действовал вопреки его воле. «Сахатов? Русский посол? Начальник местной тюрьмы?» – выдавал он варианты, каждый из которых оказался в итоге ошибочным.
У стены недалеко от еще одних дверей находилась следователь Гюзель. Она стояла спиной и обернулась лишь тогда, когда заключенного подвели к ней очень близко. Жестом отправив автоматчика, она поздоровалась с капитаном. Тот ответил легким кивком и неким подобием улыбки.
– Простите меня, – едва сдерживая слезы, прошептала женщина.
– За что? – изобразил непонимание капитан.
– За то, что ничего не смогла сделать для вашего освобождения, – промолвила она.
– Однако вы старались. И спасибо большое вам за это, – вполне искренне говорил русский. – Я довольно хорошо понял, что здесь у вас происходит. Вы такая же жертва обстоятельств, как и мы. Вы хотите быть честной, но в этой системе честность не приветствуется. Так ведь?
– Да. Вы правы. Все именно так. Я была бы готова содействовать проведению честного процесса по вашему делу. Но мне прозрачно намекнули, что делать этого не нужно. Вас везде стараются выставить виновными. Из кожи вон лезут, чтобы очернить вас перед простыми людьми нашей республики. А судебный процесс даже по своим собственным правилам провести боятся! Ведь им суд не нужен. Любой открытый процесс, а Россия обязательно настояла бы на открытости, разбил бы в пух и в прах доводы обвинения. Ведь все здесь белыми нитками шито. Все бы увидели, что обвинения в ваш адрес сфабрикованы. Нашей нынешней власти такая картина для мировых СМИ невыгодна. Поэтому придуманы сотни отговорок, чтобы держать вас взаперти и не начинать суд.
– Приблизительно так я себе все и представлял, – печально усмехнулся капитан. – Нас все-таки начнут расстреливать по одному? Я до последней секунды надеялся, что это блеф господина подполковника…
– Боюсь вас разочаровать, но это не блеф. Это он приказал привести вас и двух ваших друзей сюда и именно в такое время. Все готово к расстрелу. – Гюзель всхлипнула, смахивая слезу.
– И в чем загвоздка?
– Подполковник обещал приехать сюда и участвовать в расстреле лично. Причем не как зритель, а как один из членов расстрельной команды. Пока его здесь не будет, ваших друзей не расстреляют, – пояснила женщина.
– Так он все-таки решил пойти таким путем? Меня он собирается поставить к стенке самым последним. Он надеется, что я не смогу смотреть на гибель моих людей и выдам ему необходимую информацию. Но это тупик! Он в любом случае не оставит ни мне, ни моим товарищам никакого шанса выбраться отсюда живыми. Если уж не от пуль тюремной расстрельной команды, то от чьей-нибудь заточки. Ведь мы столько видели и столько знаем об этой несправедливой системе, что освобождать нас не имеет смысла. И вот как разорвать это чертов порочный круг?
Следователь не знала, что ответить.
– Ну, где же наш любимый начальник? – спросил один из автоматчиков у напарников о подполковнике Сахатове.
– Сразу видно, что ты у нас человек новый, – усмехнулся в ответ другой автоматчик. – Омар никогда не приезжает вовремя. Приказывать, чтобы все вокруг были пунктуальными, он может. Но сам этой своей хваленой пунктуальностью никогда не отличался. Так что остается только ждать…
– Печально… Но тогда зачем мы привели сюда этих русских так рано? Пускай бы они посидели в камере, а мы бы в карты перекинулись или в нарды сыграли. Я, кстати, десятку хочу у тебя отыграть…
– Какие нарды! Ты что! Омар сказал привести заключенных сюда именно в это время, значит, так и надо сделать. И не важно, что он опаздывает. Да и не опаздывает. Такие люди не опаздывают, а задерживаются. Пора бы это уже усвоить.
– Ну, пускай себе задерживается. Разве нам не сообщили бы с КПП о приближении его катера? Мне кажется, что сообщили бы. Пока бы он прибыл, мы бы…
– Хватит фантазировать. Тебе сказали, что надо делать так, как он приказал? Вот и делай.
– А если его до вечера придется ждать?
– Не переживай. Смена закончится, придут другие.
