совершить какой-то неопределенный жест, зависла на полпути, а потом упала плетью. Обреченно опустились плечи. Тимур сгорбился. Внезапно пересохшим горлом просипел:
– У меня есть… да… китайцы передали мне несколько документов… которые… с помощью которых можно здорово прижать хвост кое-кому из оппозиции. Они подошли бы идеально. Но… черт… их украли во время погрома…
Белкин призадумался, автоматически помешивая мельхиоровой ложечкой давно остывший кофе в своей чашке. Потом аккуратно, не уронив и капли, уложил ее на блюдце.
– Украли те же люди, что похитили жену?
– Скорее всего… один из моих друзей был в моем доме после того, что случилось. По его словам, эти уроды пытались инсценировать ограбление, перевернули все вверх дном, вскрыли сейф.
– А друг надежный? Вы говорили, что таких не осталось.
Тимур впервые за вечер скривил губы в ухмылке:
– Этому я доверяю. Но он простой опер, и максимум из того, что мог сделать, он уже выполнил.
За окном послышался протяжный рев пожарных сирен. Обстановка домашнего тихого уюта мгновенно исчезла. Революция продолжалась. Где-то бесновались дорвавшиеся до чужого добра мятежники, захватывали землю под жилье в столице спустившиеся с гор люди. Где-то насиловали, убивали, калечили. Страдания и боль, тревога и бессилие перед несправедливостью слились в этом леденящем душу вое.
Белкин дождался, пока он стихнет.
– Получается следующее: тот, кто освободит заложников, имеет шанс заполучить и «китайский подарочек», – задумчиво проговорил он. – Стимул слабый, но все же…
Тимур поднял голову, еще не до конца вникая в слова дипломата.
– У вас есть ровно две минуты, – по-деловому, словно на обыденных переговорах, продолжил тот. – Две минуты, чтобы убедить меня в значимости переданных вам документов. А там поглядим, кого ими можно заинтересовать…
9. Дорога Бишкек – Кант
Руслан вел машину по ночным улицам, напряженно вертя головой на каждом перекрестке. Часть светофоров еще работала, как это ни странно. Но особенно доверять их сигналам не стоило – анархия и в правила дорожного движения внесла свои коррективы. Грузовик и автомат стали главными знаками приоритета.
Маршрут он намеренно прокладывал таким образом, чтобы объезжать стороной крупные магазины, торговые центры, парки. В общем, приходилось держаться подальше от всего, что, как мух, привлекало разный сброд.
Старый «Опель» на ходу потряхивало. Пассажирку, обернутую в цветную линялую ткань с головы до пяток, мотало на заднем сиденье. Удерживаться ей было сложно – мешали пластиковые наручники, плотно впившиеся в тонкие запястья. Такие же приспособления стягивали лодыжки, не давая как следует опереться на ноги. «Транспортная упаковка» – так, гогоча, назвали их два урода, притащившие Юлию из недр невольничьего рынка. Дурно пахнущий мешок на голове тоже мешал держать равновесие – сквозь него ничего не было видно, а вестибулярный аппарат измотанного организма без помощи зрения со своими задачами не справлялся. Девушка уже в который раз пребольно ударилась плечом и локтем об обшивку двери, но терпела это молча. Лишь однажды, треснувшись и без того разбитым теменем о стекло, не смогла подавить тихий стон.
Маметбаев оглянулся на этот звук и с досадой поморщился. Безопасность требовала проскочить охваченный волнениями и комендантским часом город как можно скорее. А новое для него – человека со стальными нервами – чувство нежности и жалости, невесть откуда объявившееся, грызло сердце, вынуждая прижаться к обочине.
Свернув в показавшуюся наиболее безопасной подворотню, он выключил свет, но двигатель глушить не стал. На всякий случай. Обернулся к своей покупке.
Девушка сжалась и притихла, почти не дыша. Продажа, насколько она понимала, не сулила ей никаких приятных новостей. Тем более ничего хорошего ждать не приходилось от внезапной остановки посреди пути. Одно из двух – либо нового хозяина разозлил ее стон, либо он решил попользоваться своим приобретением, не откладывая в долгий ящик. Ожидание и того и другого варианта поначалу сковало тело девушки диким инстинктивным страхом, а потом вдруг ей стало все равно. За последние три недели жизни, показавшиеся ей тридцатью годами, она натерпелась с лихвой. Теперь она устала. Устала бороться, устала жить. Устала быть рабыней.
– Эй, – негромко позвал ее Руслан, обернувшись назад, насколько позволяло кресло его автомобиля. – Э-эй, ты меня слышишь?
Пленница не ответила. Даже если бы захотела – не вышло. Кляп надежно затыкал рот, едва не разрывая челюсти.
Искатель обеспокоенно вгляделся в силуэт на заднем сиденье, плохо различимый в полумраке неосвещенного салона. Дышит ли? Только трупа в машине ему не хватало для полного счастья. Еще раз оглядевшись по сторонам, он высвободил правую ногу из-под руля, подтянул ее под себя, чтобы иметь возможность дотянуться до неожиданной пассажирки. Потянул за покрывало, в которое ее укутали продавцы живого товара. Уловил снова появившиеся движения ребер на вдохе, чуть расслабился.
Сквозь тихий рокот двигателя из вороха тряпья послышалось сопение – отекший нос дышал плохо, а рот был забит. У Юлии закружилась голова от недостатка кислорода – на грани возможностей приспособившийся организм протестовал против вынужденной задержки дыхания. Надо срочно вдохнуть! Но к лицу еще и мешок прижат. Девушка сделала несколько попыток судорожно втянуть воздух, перед глазами поплыли разноцветные круги, сознание, к счастью, покидало истерзанную плоть…
Почуяв неладное, Маметбаев выскочил из машины, наплевав на безопасность, бегом обогнул ее и рванул на себя дверцу. Пестрый мешок почти вывалился оттуда ему под ноги, ткнув головой в бедро. Подхватив выкупленную рабыню под шею, он стянул мешок с ее лица. Тихо выругался на недоумков из «службы доставки товара» и собственную недальновидность – задохнуться в такой ситуации шансов намного больше, чем выжить. Цепляясь за наспех собранные резинкой волосы, Руслан стянул вниз тряпку, удерживающую во рту несчастной сверток материи. Бледно-синюшное создание жадно и с шумом втянуло в себя воздух, закашлялось, подавившись слюной.
Искатель брезгливо отпрянул, чтобы на него не попали брызги. Дал девушке отдышаться, посадил в глубь салона. Накидка съехала, обнажив округлое плечо с громадным зелено-желтым кровоподтеком, выпирающую ключицу, верхнюю округлость груди с недавними следами прижиганий сигаретами. У Руслана, успевшего повидать многое на своем недолгом веку, как-то разом защемило сердце от этой женской беззащитности. Стиснув зубы, он попытался поправить ткань, служившую единственной одежной рабыни. И только тогда до него дошло, что руки ее скованы.
Кровь прилила к его вискам, когда он высвободил из складок материи ее кисти. Для этого пришлось пленницу частично распеленать – обнаженные части тела матово забелели в свете луны и уличных фонарей. Следы насилия и изможденная худоба не сумели полностью стереть привлекательности, лишь затушевали ее. Стараясь не замечать этого, не отвлекаться, Руслан приблизил лицо к стянутым полимерной полоской запястьям, чтобы их осмотреть. Тонкая кожа кое-где уже стерлась, кровоточила. Пальцы рук набухли и посинели.
Молодой человек, не раздумывая, извлек из кармана перочинный нож и, аккуратно, пытаясь не зацепить живую плоть, рассек пластик. Наручники полетели в придорожную пожухлую траву, скрылись там с тихим шелестом. За ними отправился кляп, пропитанный слюной и сукровицей из разбитых губ.
Девушка открыла глаз, отрешенно уставилась куда-то сквозь своего нового хозяина.
– Жива? – буркнул Руслан. – Ехать дальше сможешь?
Рабыня никак не отреагировала на его вопросы. Все тот же леденящий душу взгляд, отсутствующий и безразличный. Маметбаев стиснул зубы, нащупал в полутьме лодыжки, переплетенные с той же
