получили. Ружье-то вот оно, всегда под рукой. До приезда милиции патронов хватит.
Гости заржали, заматерились.
– Ты сейчас договоришься, дед, – пнул ботинком в дощатую калитку киргиз в плаще. – Открывай! Мы сами – милиция!
Старичок скрылся на секунду в доме и появился на ступеньках уже с двустволкой. Спокойно преломил стволы, заправил в них патроны с дробью. Неспешно спустился во двор, знакомиться.
– Милиция, говорите? – переспросил он с ухмылкой. – А документ у вас имеется?
– Э, аксакал! Открывай, тебе говорят, – с более мягким нажимом прокричали с улицы в надежде на добровольную сдачу. Как ни старались, эмоции все равно пробивались наружу и готовы были хлынуть через край. – Сейчас будут тебе и документы, и все остальное.
Второй голос, сиплый и злой, подхватил:
– На, смотри! Двери открой только! Или ты через стены видишь, старый?
Семеныч ничуть не смутился и открывать пока даже не думал.
– Вы из какого отделения будете? – продолжал интересоваться он. – И кто ваш начальник?
За забором послышалось какое-то движение, кто-то с кем-то спорил, с трудом сдерживая шепот. Хозяин приник к дереву ухом, пытаясь разобрать слова, но проклятый возраст давал о себе знать – удалось подхватить лишь малую толику. Дедок огорченно крякнул и погрозил пальцем собаке, которая тоже мешала подслушивать по мере своих возможностей.
– Из прокуратуры мы, аксакал! Полковник Мурзаев, со мной капитан еще. Двое!
– И майор! – хмыкнув, подхватил новый собеседник. Старший на него, видимо, цыкнул, и тот быстро замолк.
– А-а, – уважительно протянул старик, кивая собеседникам, словно они могли видеть выражение его лица. – Из самой прокуратуры? Ну, дела… А из какой? Часом, не из столичной?
– Из генеральной, дед! – терпение начало покидать приехавших. – Открывай быстрей, нам еще по другим домам пройтись надо!
– Из генеральной прокуратуры?! – ахнул старичок, а сам покрепче сжал ружье. – А что случилось, сынки? Видать, серьезное что-то, раз в такую рань приехали?
После непродолжительной паузы приехавший ответил:
– Ребенок пропал один, его и ищем! Не у тебя он? А, дед?
Хозяин вздрогнул и навел на голос оружие. Морщины на суровом лице стали еще глубже. Ребенка им подавай!
– Нет, сынки. Я тут один живу. Не видел никакого ребенка. Вот скоро сын из города приедет… – сочинял он на ходу. – С друзьями… и подтвердит. Он у меня в госбезопасности служит.
– Дед!!! Ну, все! Пеняй на себя! Ворота выламываем на хрен!
– Хорошо, хорошо! Погодите ломать! Сейчас, ребятки, открою… – старичок медленно стал отходить к дому, подняв стволы на уровень груди и целясь в калитку. – Открою! А как же иначе… Прокуратуру мы уважаем, тем более сам «полковник» приехал… Вот только ключик от замка найду… куда ж он запропастился-то… вот беда!
Шорох с наружной стороны усилился, на верхнюю кромку ограды, обитую сталью, легли чьи-то пальцы, затем показалась круглая голова в кепке.
Старик качнул ружьем кверху и нажал на спуск, целясь в рассветное небо. Гулко бабахнуло, отозвавшись эхом в оконных стеклах. Пороховая гарь сизыми прожилками повисла в неподвижном утреннем воздухе. Башка незваного гостя мигом скрылась, из-за забора раздались нецензурная брань и топот ног. И почти сразу же два звонких хлопка ударили по стеклам, заставив их снова жалобно звякнуть.
На глазах у хозяина свежевыкрашенные в голубой цвет доски вспухли щепками вокруг двух неаккуратных отверстий, пропуская сквозь себя пистолетные пули. Противно свистнули кусочки металла совсем рядом. Один из них попал в ступеньку, на которой только что стояла его нога, обутая в резиновую калошу. Второй пропал где-то в кустах крыжовника за спиной. «Выходит, серьезно все, – мелькнуло в голове Семеныча. – Надо Оленьку мою спасать. И ребенка. Надо же: там не поймали мальца, так сюда пришли! Сдался он им, гадам… Ведь несмышленыш еще! И откуда про нас узнали, я ж никому… Неужели кто-то из посольства продал?»
Нащупав плечом дверной косяк, дед отшагнул в дверной проем и снова пальнул в воздух. Два-два – словно в футболе, он сравнял счет в перестрелке и скрылся в жилище, прихватив с собой брыкающуюся собаку.
Закинув разряженную двустволку на плечо, старик торопливо запер двери на все замки и засовы. Даже древний крючок замкнул. Обернулся и увидел бледное лицо супруги, прижимавшей к себе хныкающего ребенка, которого разбудили выстрелы.
– Собирайся, мать! – хмуро бросил он, доставая из кармана телогрейки патроны. – Бери мальчишку и иди в подпол. Авось выстоим до прихода милиции.
Седая женщина хотела что-то возразить, но, встретившись с мужем глазами, все поняла. Лишь крепче прижала к себе плачущее дитя. Никакой милиции не будет, никакая помощь не придет. Единственный шанс на спасение – не дать отморозкам войти в дом, на что шансов очень мало.
– К окнам не подходи, – предупредил ее старик, готовя оружие к бою. И уже тише, себе под нос добавил: – Надеюсь, решетки выдержат…
– А может, все-таки позвонить в дежурную часть? Не все же сволочи, не все же разбежались? А?
Семеныч пожал плечами:
– Позвони, хуже не будет. Только быстро. Потом марш в подвал. И пригнись, не маячь!
Со двора донеслись металлический лязг засова и знакомые скрипы распахиваемых ворот – негодяи уже близко. С чего начнут? Сразу в дверь ломиться станут? Или поищут брешь в обороне?
Хозяин дома на всякий случай прижался к стене коридора и бочком отодвинулся ко входу в комнату, в которой можно было укрыться от пуль. В глубине жилища супруга уже пыталась объясняться с кем-то по телефону. Настороженно ворчала Кнопка. Дед отыскал взглядом мальчика, усаженного заботливой бабулей в самом дальнем углу на подстеленную на пол подушку. Подмигнул ему, улыбнулся. Мальчик перестал тереть глаза кулаками и доверчиво поглядел на деда.
– Не боись, внучек, прорвемся! – Семеныч говорил по-киргизски громким шепотом, чтобы не выдать случайно своего расположения. – Только ушки руками закрой крепко-крепко, хорошо?
Малыш услышал его и послушался, обхватил маленькими ладошками свою голову. И очень вовремя это сделал, поскольку уже через секунду двери с треском содрогнулись и, обильно швыряясь кусками ваты, дерматиновой обивки и пыли, покрылись пулевыми отверстиями. С грохотом разлетелось стекло в серванте, стоявшем в зале на линии огня, посыпался осколками сервиз. Качнулась и рухнула на пол тяжелая глиняная ваза, добавив децибелов в общий шум. Сбитая со стены штукатурка осыпалась пачкающим дождем на линолеум, в воздухе закружился хоровод из обрывков бумажных обоев.
Старик поспешно, насколько позволяла физическая форма, юркнул в укрытие и уже оттуда, пригнувшись, оценил результаты обстрела.
Враг бил по замкам, и если бы старик в свое время не проявил прозорливость, теперь мог бы идти врукопашную: оба запора были безвозвратно испорчены. Врезной вывернулся покореженными латунными внутренностями, почти утратив свою функцию, а накладной и вовсе слетел со своего места, увлеченный пулей. С наружной стороны рванули за ручку. Не тут-то было! Семеныч злорадно ухмыльнулся – крепкий металлический засов с улицы не вычислить по замочным скважинам, попасть в него так просто не получится.
Нападающий в сердцах пальнул еще разок наугад, снова дернул дверь – с таким же результатом.
– Антоша, – послышался шепот бабы Оли над самым ухом деда так неожиданно, что тот вздрогнул. – Что творится, а? Зачем они к нам пристали? Разве мы им что-то плохое сделали? Всю жизнь ведь здесь проработали, вместе и строили, и учили, и лечили… А теперь враги?
Отвлеченный атакой, дед не заметил, как старушка практически на четвереньках подползла к нему, прижалась влажной от слез щекой к плечу. Он поначалу нахмурился – мол, не до нежностей сейчас, – но потом разжал судорожно сжимавшие приклад пальцы и обнял супругу.
– Не рви себе душу, – мягко сказал он. – Мы везде чужаки. Такая у нас, видимо, доля. И здесь мы
