Я напомнила ему, что мне приходилось в жизни видеть худшее.
— Да, конечно, приходилось. Правда в том, что я выгляжу отвратительно в своих глазах, Анни. Что ты на это скажешь?
— Я могу понять, почему ты так чувствуешь. Ты всегда так заботился о внешности. Как в тот день в школе… Я знаю, что больше всего тебя раздражало то, что соус от спагетти попал на твою рубашку. — Я замолчала и посмотрела на Гейбла. Он кивнул и, странно, даже слегка улыбнулся, припоминая.
— Но то, как ты выглядишь сейчас… Никто не будет отрицать, что ты сильно изменился, но я подозреваю, что все не так плохо, как ты думаешь.
Смех Гейбла походил на жалкое блеяние.
— Я только и слышу ото всех, что я не должен говорить такие вещи. Но не от тебя. Поэтому я тебя и люблю, Анни.
Я не собиралась отвечать — он по-прежнему врал.
— Долгое время я хотел умереть, — сказал он. — Но больше не хочу.
— Это хорошо, — ответила я.
— Подойди поближе, сядь на кровать.
Все время, пока мы беседовали, я стояла у двери. Даже несмотря на то, что Гейбл был прикован к креслу, я все еще опасалась его. Когда мы были наедине, случалось плохое.
— Я не кусаюсь, — сказал он с вызовом.
— Хорошо.
Так как стульев в палате не было, я подошла к кровати и села на нее.
— Знаешь, почему мне отрезали ногу? Сепсис. Я никогда о таком не слышал. Это когда тело перестает работать и начинает убивать само себя. Я также потерял кончики трех пальцев. — И он махнул в мою сторону рукой в бинтах. — Но доктора сказали, что мне повезло. Я буду ходить и даже печатать. Разве я не похож на счастливчика?
— Да, похож, — я подумала о Лео, о маме и папе. — Ты выглядишь как выживший после чего-то ужасного.
— Я не хочу так выглядеть. Я ненавижу выживших, — он выплюнул последнее слово.
— Мой отец говорил: главное, что человек может сделать в жизни, — это выжить.
— О, поделись со мной жемчужинами преступной мудрости! Ты думаешь, мне хочется слушать, что говорил твой отец? Все время, пока мы были вместе, я слышал от тебя «папа то» и «папа се». Твой отец давным-давно умер. Пора вырасти, Аня.
— Я ухожу, — сказала я.
— Нет, подожди, не уходи, Анни! Я не привык к компании и прошу прощения, — сказал он тонким детским голосом. Думаю, мне стало жаль его.
— По правде говоря, ты все еще красив, — сказала я. И это было правдой. Его кожа заживет, он снова научится ходить и снова станет старым ужасным Гейблом; будем надеяться, что чуть более добрым и склонным к сочувствию, чем предыдущая версия.
— Ты так думаешь?
— Да, — уверила я его.
— Ты чертовая врунья! — расхохотался он. Он подкатил кресло к окну и тихо сказал: — Я думал о тебе каждый день, Анни. Я каждый день ждал, что ты придешь, но ты все не приходила. Я думал, что ты обязательно это сделаешь, учитывая то, что ты сыграла кое-какую роль в моей судьбе, но ты не пришла.
— Мне очень жаль, Гейбл, — сказала я. — У нас были не лучшие отношения, когда это случилось, но я действительно хотела приехать. Не знаю, слышал ли ты, но меня отправили в исправительную колонию «Свобода». И потом я сама была некоторое время больна. А после, думаю, я просто потеряла чувство времени. Мне надо было прийти.
— Надо было прийти. Собиралась прийти. Могла бы прийти. Не пришла.
— Мне очень, очень жаль.
Гейбл ничего не сказал и продолжал сидеть лицом к окну. Через несколько секунд молчания я услышала, как он хлюпает носом.
Я подошла к нему. По его обезображенному лицу текли слезы.
— Я так плохо обращался с тобой, — простонал он. — Я говорил о тебе ужасные вещи. И пытался тебя…
— Все забыто, — солгала я. Я никогда не забуду того, что Гейблу почти удалось сделать, но он и так был уже достаточно наказан.
— И ты меня любила! Как ты на меня смотрела. Никто больше на меня не будет так смотреть.
Я его не любила, но сейчас было бы жестоко и некстати об этом говорить.
— И ты была моим единственным другом. Никто больше для меня ничего не значил. Мне очень стыдно. Ты можешь меня простить, Аня?
Его было действительно жалко. Я решила, что в самом деле могу его простить, и так ему и сказала.
— Мне будут нужны друзья, когда я вернусь в Школу Святой. Троицы. Мы можем быть друзьями?
— Да, конечно.
Он протянул ко мне свою здоровую руку, и я пожала ее. Он потянул меня к себе, и это движение было настолько неожиданно, что я споткнулась и налетела на него. И тогда он поцеловал меня в губы.
— Гейбл, нет!
Я вскочила и оттолкнула его кресло с такой силой, что его задние ручки с грохотом ударились о подоконник.
— Что? Я думал, мы снова будем друзьями.
— Я не целуюсь с друзьями.
— Но ты сама наклонилась ко мне! — пробормотал он.
— Ты с ума сошел? Я упала!
Я повернулась, чтобы уйти, но он с удивительной силой и скоростью двинулся на меня на своей коляске, и я упала на кровать. И тут в комнату вбежал Вин и оттолкнул кресло Гейбла от меня.
— Отвали от нее! — закричал он и занес кулак.
— Нет! Не бей его! — сказала я.
Вин опустил руку.
— Кто это, черт возьми? — спросил Гейбл.
— Мой друг, — ответила я.
— Могу побиться об заклад, что это друг из таких, с которыми ты целуешься. Да, теперь мне все стало ясно. Как зовут твоего друга? Он кажется мне знакомым.
Мы с Вином переглянулись.
— Меня зовут Вин, но ты можешь думать обо мне как о друге Анни, который не любит, когда мужчины применяют силу к женщинам.
И мы ушли.
Я не говорила Вину ни слова, пока мы не дошли до поезда.
— Тебе не надо было врываться туда.
Он пожал плечами.
— У меня все было под контролем, — уверила я его.
— Я знаю это, милая. Ты самая смелая девчонка, что я когда-либо знал.
— Милая? Откуда это?
— Не знаю, просто захотелось тебя так назвать. Тебя смущает?
Я обдумала его вопрос.
— Ну, звучит по-девчачьи, но нет, думаю, нет. — Я положила голову ему на плечо. — Ты ждал у двери все время?
— Да.
— Гейбл узнает, кто ты, а когда узнает он, узнают и все вокруг.
— Может быть, все будет не так уж плохо? Я не боюсь, если все всё узнают. Кроме того, Гейбл может
