Я не знала, что сказать.
— Потеря тела — это одно, но потеря рассудка — это больше, чем можно вынести. Помни об этом, дорогая моя.
И потом она велела мне взять плитку шоколада, и как всегда, я так и сделала. Я зашла в шкаф, решив притвориться, что взяла плитку, хотя в шкафу бабушки уже много месяцев не было шоколада. Поэтому меня очень удивило, что в сейфе лежит одинокая плитка. Должно быть, дядя Юрий принес ее.
— Раздели ее со своим новым парнем! — громко сказала она, когда я закрывала дверь.
В спальне я задумчиво поглаживала плитку шоколада. Это был «Особый темный Баланчина», мой любимый сорт. Когда-то папа растапливал его, чтобы сделать для нас горячий шоколад. Он нагревал молоко на водяной бане, а потом рубил шоколад на мелкие кусочки, чтобы он легко растворился в горячем молоке. Я подумала о том, чтобы сделать горячий шоколад для себя, но решила отказаться от этой мысли. Даже несмотря на то, что вроде бы теперь поставки безопасны, я как-то потеряла вкус к шоколаду после ареста.
В дверь позвонили, и я вышла в коридор и посмотрела в глазок — это был Вин.
— Входи, — сказала я. Против обыкновения, я огляделась по сторонам, прежде чем поцеловать его.
— Что такое? — спросил он.
В руках я по-прежнему держала шоколадную плитку, так что пришлось рассказать, что бабушка дала ее мне и что она всегда говорила, чтобы я разделила этот шоколад с тем, кого я люблю.
— И? — спросил она.
— Нет, этого не произойдет.
Неужели он забыл о том, что случилось с предыдущим парнем, с которым я делилась шоколадом?
— Чудненько, — сказал он. — Кроме того, я однажды попробовал шоколад, и он мне не понравился.
Я уставилась на него.
— А какой сорт ты пробовал?
Он назвал марку, которая находилась в самом низу линейки. Папа обычно называл такое крысиным дерьмом (он был очень разборчив, когда дело касалось его шоколада).
— Это даже нельзя назвать шоколадом. В нем вряд ли есть даже какао.
— Так дай мне настоящего шоколада.
— Я бы дала, но я обещала твоему отцу, что не буду впутывать тебя в противозаконные дела.
Я положила плитку в карман кофты, взяла его за руку и отвела в гостиную.
— Мне надо тебя кое о чем попросить. — И я рассказала ему о свадьбе в Тарритауне.
— Нет, — сказал он, улыбнулся и скрестил руки на коленях.
— Нет?
— Да, я так сказал.
— Хорошо, но почему нет?
— Потому что я до сих пор помню, как ты отклонила мое приглашение на Осенний бал, а у меня хорошая память. Мне надо делать все, что ты хочешь, Аня? А если я так буду делать, не потеряешь ли ты ко мне уважение?
В его словах было разумное зерно.
— Кажется, ты принял решение.
— Да, верно. — И тут он рассмеялся. — Я разочарован! Неужели ты даже не попытаешься меня переубедить? Разве ты не хочешь сделать мне предложение, от которого я не смогу отказаться?
— Там будет не очень весело, да я и сама не хочу идти.
— Значит, вот так ты уговариваешь?
— Моя семья — скопище хулиганов, — продолжала я. — Один из моих двоюродных братьев, скорее всего, напьется и под конец будет пытаться потрогать меня за грудь. Надеюсь, никто не захочет лапать Нетти, иначе мне придется кое-кого побить.
— Я пойду, — сказал он. — Но сначала я хочу попробовать твой шоколад.
— Это условие?
— Это ведь фамильный бизнес твоей семьи, верно? Я не могу пойти на свадьбу, не получив всей информации.
— Отлично разыграно, Вин. — Я встала. — Следуй за мной.
Я налила рисового молока в кастрюлю на водяной бане, вынула из кармана шоколад (и проверила дату, чтобы убедиться, что плитка была не из той поставки), развернула серебристую обертку и понюхала (а фретоксин пахнет?). Когда молоко начало кипеть, я снизила температуру нагревателя, потом добавила немного ванили и сахара, помешивая молоко, пока сахар не растворился, порезала шоколад на мелкие кусочки и высыпала его в горячее молоко. В конце концов я разлила получившуюся смесь в две чашки и посыпала сверху корицей. У папы все это получалось так легко.
Я поставила одну чашку перед Вином. Он протянул руку, но я отодвинула от него чашку.
— Последний шанс передумать.
Он покачал головой.
— Тебя не беспокоит, что ты можешь окончить, как Гейбл Арсли?
— Нет.
Он выпил чашку одним долгим глотком, поставил ее на стол и не сказал ни слова.
— Ну и? — спросила я.
— Ты права. Это определенно не похоже на то, что я пробовал раньше.
— Но тебе понравилось?
— Не уверен. Давай я выпью твою чашку.
Я подтолкнула ему свою чашку. Он пил уже медленнее, даже задумчивее (если можно пить задумчиво).
— Это не то, чего я ожидал. Он не сладкий. Слишком сильный, чтобы быть сладким. Не уверен, что это понравится каждому без исключения, но чем больше я пью, тем больше прихожу в восторг. Могу понять, почему шоколад запретили. Он… опьяняет.
Я подошла к нему, села на колени и поцеловала его, прошлась языком по его губам и ощутила вкус корицы.
— Не думал ли ты, что единственная причина, почему я тебе нравлюсь, — это то, что это раздражает твоего отца? — спросила я.
— Нет. Нет, ты не единственная задаешь этот вопрос. Ты мне нравишься, потому что ты храбрая и слишком сильная, чтобы быть сладкой.
Смешно говорить об этом, но тем не менее я ощутила, как внутри меня разливается тепло; похоже, я покраснела. Я хотела снять с себя свитер. Хотела снять всю остальную одежду. Хотела снять одежду с него.
Я хотела его.
Хотела, но не могла.
Я слезла с его коленей. Хотя на кухне было очень жарко, я потуже затянула пояс своей шерстяной кофты, закатала рукава и пошла к раковине, чтобы вымыть кастрюльку, в которой грела молоко. Должно быть, я в три раза превысила количество воды, которая была нужна для этой работы, но мне надо было прийти в себя.
Он подошел ко мне и положил руку мне на плечо. Я все еще так нервничала, что даже подпрыгнула.
— Анни, что случилось? — спросил он.
— Я не хочу попасть в ад.
— Я тоже. И я тоже не хочу, чтобы ты попала туда.
— Но в последнее время, что я с тобой… я начинаю давать слабину. А ведь мы даже не так давно познакомились, Вин.
Он кивнул, взял полотенце, которое висело на ручке духовки, и сказал:
— Вот, я вытру.
