Я вручила ему кастрюльку. Без нее я чувствовала себя более уязвимой, мне было жаль лишиться оружия.
— Аня, я не обманываю тебя. Я бы очень хотел заняться с тобой любовью, я думал об этом — в смысле, об этой возможности. Я думаю об этой возможности часто и с большим удовольствием. Но я не хочу тебя ни к чему принуждать.
— Да я не о тебе беспокоюсь, а о себе!
Ужасно смущало, что я говорю о том, как я боюсь потерять над собой контроль рядом с ним. Я чувствовала себя дикой, нецивилизованной, даже неистовой, словно я перестала быть собой. Это меня тревожило и заставляло стыдиться себя (я уже много месяцев не ходила на исповедь).
— Я не девственник, Аня. Как ты думаешь, значит ли это, что я попаду в ад?
— Нет, все гораздо сложнее.
— Тогда объясни мне.
— Ты решишь, что я дурочка, суеверная простушка.
— Я никогда бы так не подумал. Я тебя люблю, Анни.
Я внимательно посмотрела на него и подумала, знает ли он на самом деле, что такое любовь, — да и как он может это знать? У него ведь была такая легкая жизнь — но я решила, что доверяю ему.
— Когда мой отец умер, я заключила сделку с Богом. Если он сохранит нас всех в безопасности, я буду хорошей. Я буду более чем хорошей, я буду благочестивой. Я буду чтить Его. Я буду контролировать себя и все такое.
— Ты хорошая, Анни. Никто не скажет, что ты плохая. Ты почти совершенство.
— Нет, я не совершенна. Я постоянно выхожу из себя. Я думаю дурно практически обо всех, кого я знаю. Но я стараюсь изо всех сил. И я уже не смогу так сказать о себе, если…
Он кивнул:
— Я понимаю.
Он все еще держал в руках вытертую кастрюльку, так что вручил ее мне и криво улыбнулся.
— Я не заставлю тебя пойти со мной в постель, даже если ты будешь меня умолять об этом, — пошутил он.
— Теперь ты надо мной смеешься.
— Нет, я бы никогда не стал так делать. Я воспринимаю тебя и все, связанное с тобой, очень, очень серьезно.
— Сейчас ты говоришь несерьезно.
— Я уверяю тебя, что я чертовски серьезен. Давай попробуй заставить меня заняться с тобой любовью. Попробуй. Даже если ты снимешь с себя всю одежду, я оттолкну тебя, словно огонь. — Однако в голосе его была нотка веселья. — С этого момента мы словно герои из старых книг. Ты можешь поцеловать меня, но это все.
— Не думаю, что горю желанием это сделать.
— Отлично, мой план сработал.
Вину нужно было идти домой, так что я проводила его до двери. Я попыталась было поцеловать его, но он отпрянул и протянул мне руку.
— Отныне только в руку.
— Ты начинаешь меня злить.
Я поцеловала его в ладонь, и он поцеловал мою, затем притянул меня так близко, что прошептал мне прямо в ухо:
— Ты ведь знаешь, как мы могли бы решить эту проблему? Мы могли бы пожениться.
— Не говори так! Ты говоришь глупости, и я не уверена, что ты думаешь то, что говоришь. Кроме того, я никогда за тебя не выйду. Мне шестнадцать лет, а ты развращенный человек и постоянно говоришь ерунду!
— Верно, — согласился он, поцеловал меня в губы, и я закрыла за ним дверь.
Я договорилась, что Имоджин останется с бабулей, пока мы все будем на свадьбе.
Вин зашел к нам домой, так что мы смогли поехать на поезде все вместе. Я спросила его, не возражает ли он против встречи с моей бабушкой. Даже если в тот момент я и была без ума от любви к Вину, мне было неловко приводить к ней людей. Ее поведение было очень непредсказуемым, если не сказать больше, и хотя моя семья привыкла к ее внешности, ее вид (прикована к постели, почти полностью лысая, глаза в красных точках, изжелта-зеленая кожа, запах гнили) мог испугать тех, кто ее не знал. Я не стыдилась ее, но мне хотелось ее защитить. Я не хотела, чтобы ее видели незнакомцы. Я предупредила Вина о том, чего следует ожидать, перед тем, как мы вошли.
Я постучала в дверь.
— Входи, Аня, — прошептала Имоджин. — Она велела мне разбудить ее перед тем, как ты уедешь. Проснитесь, Галина. Это Анни.
Бабушка проснулась. Она прокашлялась, и Имоджин вставила ей соломинку в губы. Я посмотрела на Вина — не испытывает ли он отвращения к бедной бабуле, — но его глаза ничего не выдали. Они, как обычно, были добрыми и слегка сосредоточенными.
— Привет, бабушка. Мы уезжаем на свадьбу.
Бабушка кивнула.
— Это мой друг, Вин. Ты говорила, что хочешь познакомиться с ним.
— Ах да. — Бабуля осмотрела его с ног до головы. — Я одобряю твой выбор, — сказала она наконец. — В смысле внешности. И надеюсь, что в тебе есть больше, чем просто симпатичное личико. Она, — бабуля кивнула в мою сторону, — хорошая девочка, и заслуживает большего.
— Я согласен с вами и рад познакомиться, — сказал Вин.
— Ты собираешься надеть это на свадьбу? — спросила меня бабушка.
Я кивнула. На мне был темно-серый костюм, который когда-то принадлежал моей матери. Вин принес мне белую орхидею, и я приколола ее к лацкану.
— Немного сурово, но покрой выгодно показывает твою фигуру. Выглядишь очень мило, Аннушка. Мне нравится цветок.
— Его подарил Вин.
— Хмм, — сказала она. — Омг, у юноши есть вкус. — Она обратила взор на Вина: — Ты знаешь, что значит «омг», молодой человек?
Вин покачал головой. Бабуля посмотрела на меня:
— А ты?
Это слово входило в лексикон Скарлет.
— Потрясающе или что-то вроде, — ответила я. — Всегда хотела спросить тебя об этом.
— «О боже мой», — сказала бабуля. — Когда я была молода, жизнь шла так быстро, что нам приходилось сокращать слова, чтобы не отставать.
— Омг, — сказал Вин.
— Ты можешь поверить, что когда-то я выглядела, как Аня?
— Да, могу. Я вижу это.
— Она была красивее меня, — сказала я.
Бабуля велела ему подойти поближе, Вин повиновался. Она что-то прошептала ему в ухо, и он кивнул.
— Да, конечно, — сказал он.
— Повеселись на свадьбе, Аннушка. Потанцуй со своим симпатичным парнем ради меня и передай всем мои наилучшие пожелания.
Я наклонилась, чтобы поцеловать ее в щеку. Она схватила меня за руку и произнесла:
— Ты всегда была чудесной внучкой и гордостью своих родителей. Бог видит все, моя дорогая, даже — и, может быть, особенно — если весь мир этого не замечает. Я хотела бы быть тебе большей опорой. Всегда помни, что ты бесконечно сильна, и твоя сила — твое право по рождению, твое главное наследство. Ты пони маешь? Я должна знать, что ты поняла меня!
Ее глаза были полны слез, так что я сказала ей, что все понимаю, хотя на самом деле я ничего не поняла. Ее речь была отрывистой и бессвязной, так что я решила, что начинается один из ее плохих дней.
