стороны.
Наверное, рота красноармейцев при двух ручных пулеметах смотрелась бы достаточно внушительно, если бы прибывших не было в три раза больше и если бы у них не было с собой, помимо винтовок и автоматов, трех ручных пулеметов – одного «дегтярева» и двух немецких.
– Слышь, капитан, – сказал Севка, не вставая с земли. – Ты своих бойцов отошли от греха подальше, а то ведь мы тут устали и это… очень обидчивые. Только вякни что-нибудь про бросить оружие и поднять руки – и я за себя не отвечаю. А так хочется поболтать… со старшим по званию…
Капитан Жуков оглянулся на своего лейтенанта, тот тяжело вздохнул, демонстрируя свое отношение к сложившейся ситуации.
– Отойдите к озерам, товарищ Игорешин, – приказал капитан и сделал многозначительное лицо.
Лейтенант Игорешин понял, что командир приказывает собрать всех и приготовиться к бою, но также лейтенант понял, что займет это никак не меньше сорока минут. А если эти пришельцы из степи действительно диверсанты, то… С другой стороны, Игорешин получил почти официальный приказ уйти с места возможного боя, а это уже было хорошо.
– Я вас слушаю, – капитан заложил большие пальцы за ремень и остановился перед сидящим, бело- серым от пыли Севкой, демонстрируя блестящие, как зеркало, хромовые сапоги.
– И как вас занесло в заградотряд, товарищ капитан? – осведомился Севка. – Ходили на службу в комендатуру или, там, в штабе, извиняюсь, галифе протирали… А ведь в отряды только самых опытных велено ставить. Опытных и надежных… А ваши, извиняюсь, все просрали. Пол-но-стью… Пара пулеметов здесь, и ваш замечательный лагерь превратится в… в ничто… Высота тут получается ключевая точка. Кто ее держит, тот держит Трехозерье… А вы, снова извиняюсь, даже окопов здесь не вырыли…
Севка прыжком вскочил на ноги, схватил капитана за портупею и притянул к себе, заглядывая в глаза.
– Какого хрена ты здесь все время делал? За каким бесом тебя вообще сюда послали? Загорать? Сапоги чистить? Ты ведь, сука, должен был меня остановить, в оборону поставить, а ты… Ловишь и сортируешь? Тебе нравится человечками командовать? Двести двадцать седьмой приказ окрылил и дал новые возможности? Что скажешь?
Капитан попытался вырваться, но ничего у него не получилось – Севка держал крепко.
– Товарищ лейтенант, как вы разговариваете со старшим по званию? – попытался голосом с угрозой одернуть зарвавшегося мальчишку капитан, как привык это делать в комендантском патруле в Астрахани.
Да, ему понравилась идея стать командиром заградотряда именно тем, что он вроде как попадал на фронт, но и в окопах ему сидеть было не нужно. И то, что он командует заградительным отрядом – как бы демонстрирует окружающим, что он – из лучших, что он – особый. И для дальнейшей карьеры, как казалось капитану Жукову, это назначение только на пользу.
Отец помог ему удержаться в тылу, а потом, когда стало понятно, что комендатуры начнут чистить, помог устроиться сюда, и не просто в заградотряд, а в заградотряд, который развернут в заведомо тихом районе.
– Ты, старший по званию! – шепотом, чтобы не подорвать командирский авторитет, сказал Севка. – Я тебе сейчас вот прямо тут пущу пулю в лоб за развал, граничащий с идиотизмом, а когда выйду к первому же штабу, объясню, как ты готовился отдать все это, – Севка указал взглядом за спину капитана, – все это богатство даже не немцам. Румынам, мать твою.
– К-каким румынам? – разом ослабнув, спросил капитан.
– Королевским. У тебя есть несколько часов, чтобы организовать оборону. Не более четырех. Понял?
Капитан сглотнул и посмотрел в сторону степи, словно ожидая увидеть там приближающихся королевских румын.
– Сколько у тебя людей? – спросил Севка, отпуская ремень капитана.
– Сто девяносто четыре.
– Вооружение?
– Четыре пулемета, пятьдесят семь «ППШ» и винтовки. По полсотни патронов на винтовку, по два диска на «ППШ» и «дегтяревы» и по три ленты на «максимы»… – отрапортовал капитан Жуков, понимая с ужасом, что с простой и безопасной карьерой у него не сложилось. – Патронов мало, гранат нет… Мы же не для боя, мы – заградительный отряд… Есть четыре грузовика… Две заправки бензина…
– Где ближайшая часть?
– Не знаю… Может, движется со стороны Астрахани… – капитан указал почему-то на запад, спохватился и ткнул пальцем на юго-восток. – Мне говорили, что скоро…
– Завтра, – сказал Севка. – А румыны – сегодня. Так что, давай готовиться.
И они успели сделать даже больше, чем надеялись.
На вершине холма и на обратном его скате вырыли окопы. Копали лопатами, найденными в лагере, саперными лопатками, сохранившимися у некоторых бойцов, касками и ножами.
Севка, прекрасно понимая, что его знание тактики, мягко говоря, не на высоте, незаметно отошел в тень, оставив за собой только общее командование. Окопными работами руководил саперный майор, выведенный Севкой из степи. Сержанты – из Севкиной команды и те, что дожидались своей очереди на фильтрации, – быстро вступали в командование вновь созданными отделениями и взводами, а лейтенанты и сержанты из заградотряда действительно оказались людьми бывалыми и серьезными.
Капитан, заикнувшийся было о том, что его отряду лучше бы разместиться в тылу, чтобы обеспечить устойчивость, был обруган Севкой и под удовлетворенными взглядами собственных подчиненных отправлен в передовой дозор с приказом не допустить внезапного нападения противника.
Степь на несколько километров в глубину просматривалась с вершины холма, в дозоре не было ни малейшей необходимости, но зато капитан не путался под ногами. Исполнять его обязанности Севка приказал лейтенанту Игорешину, чему тот особо рад не был, но и спорить не стал. Распоряжался толково, рассуждал трезво и четко.
Это он предложил слить из грузовиков бензин в реквизированные у гражданских бутылки. Это был жест, не мог не оценить Севка. Остаться без транспорта – это было смерти подобно. Оказалось, правда, что бутылок собрали всего около двухсот штук, хватило только для того бензина, что хранился в канистрах. Так что в принципе можно было кого-то вывезти. Решили отправить детей и кормящих мам.
На свободные места укладывали тяжелораненых, но после отъезда машин раненых осталось еще почти триста человек.
Орлов вообще-то наврал. Людей в таборе было не пять сотен. Тысяч пять – было куда ближе к действительности.
А тех, кого просил вывезти Орлов, не было. Не было, и все тут. Всех опросить не удалось, но, сколько ни кричали отправленные Севкой люди, никто из списка Орлова не отозвался.
Севка и не собирался их вывозить лично, он еще в овраге возле хутора решил, что останется в Трехозерье, как бы там ни выходило. Отправит людей из списка к указанному месту, а сам…
Надоело, сказал себе Севка, не сознавая, что повторяет слова, которые говорили до него уже тысячи и сотни тысяч людей на этой войне. Надоело бегать…
Все отступать да отступать, возмущались солдаты другой, первой Отечественной войны, но они требовали решительного сражения, а солдаты, которые устали бегать в сорок первом и сорок втором, просто вдруг останавливались однажды, не обращая внимания на то, удобно здесь будет сражаться или нет, просто останавливались, потому что уже не было ни сил, ни желания отступать, бежать от врага, отдавать свою землю… или даже дело было не в земле или Родине… Они больше НЕ МОГЛИ пятиться, прятаться от врага. Им было стыдно.
Да, они любили Родину, они ненавидели врага, но самое главное – в эту минуту они ненавидели себя. Себя – за слабость, за трусость, за то, что откладывали этот день, тянули, надеялись, что никогда не придется… никогда он не наступит…
Севка не думал обо всем этом, он просто решил остановиться. И сделать так, чтобы люди рядом с ним тоже остановились. Дать возможность и другим людям – хорошим, умным, честным, но слабым и нерешительным сделать выбор. Правильный, единственно правильный выбор.
