17. Шакалы из Галаты
Ленивый, как боярин, и жирный, как портовая крыса, начальник жандармерии подполковник Пержу брезгливо отодвинул ладонью налитую полковником Ионеску рюмку водки:
— Нет настроения.
Сообщение о разгроме немцев под Москвой испортило настроение не одному только Леону Пержу. Кто думал, что русские будут так сопротивляться! Заверял же Гитлер, что до зимних морозов большевики будут разбиты и война закончится… Говорил же Антонеску, что как только оккупируют Одессу, румынская армия получит отдых… И, кажется, все шло слава богу: Киев, Харьков, Орел, Ростов-на-Дону… вот-вот должны были прорваться к нефтяному Кавказу, со дня на день ожидалось падение Ленинграда и Москвы, и вдруг: гром с ясного неба — отборные дивизии фюрера отброшены на 250 километров, уничтожены в снегах Подмосковья.
На юге русские будто только и ждали этого: в канун Нового года высадились с моря и отбили города Керчь и Феодосию, а через несколько дней их корабли высадили десанты в районах Евпатории и Судака. Новое наступление на Севастополь провалилось…
А в Одессе?.. Пержу перебирает в памяти сводки, зачитанные сегодня на совещании. «Террористы, скрывающиеся в катакомбах в Нерубайском, ожидают приказа наладить связи с военнопленными, недовольными крестьянами, а также с теми, кто живет на Слободке, чтобы объединенными усилиями захватить артиллерийскую батарею на крекинг-заводе… Много партизанских групп находится в катакомбах Кривой Балки, Усатово, Нерубайского… Партизаны обстреляли патруль из автоматов. Убит один солдат, ранен офицер… Раскрыта новая партизанская группа среди рабочих завода «Январский»… У катакомб приходится держать целую дивизию, так необходимую на фронте. Кажется, замуровали все щели, взяли под прицел все входы и выходы, а катакомбисты каждую ночь появляются в городе, пускают под откосы поезда, взрывают штабы, а самолеты по их сигналам бомбят воинские казармы, артиллерийские склады и батареи. И сколько тех партизан под землей? Одни говорят, что всего несколько десятков фанатиков, другие утверждают, что в катакомбы ушла добрая половина войск, защищавших Одессу, и только ждут десанта с моря. Что будет, если этой ночью советские корабли появятся на здешнем рейде?..
Леон Пержу зябко поежился. Он вместе с начальником одесского отделения сигуранцы полковником Ионеску и начальником следственного отдела майором Ионом Курерару только что вернулся с совещания у генерала Гинерару. Собственно, Гинерару только председательствовал, указания давали начальник Одесского гестапо и представитель германского верховного командования при губернаторе Транснистрии. Они сообщили, что в Берлине обеспокоены и недовольны положением в Одессе, что имперское управление безопасности выразило свое сомнение в том, что румынские каратели своими силами справятся с красным подпольем и катакомбистами, и прислало в Одессу оперативную группу «Мертвая голова». Они потребовали усилить работу по отбору среди военнопленных и гражданского населения подлежащих уничтожению патриотов, жестоким террором запугать жителей города, создать диверсионные группы и «институт провокаторов» среди партизан. В заключение начальник гестапо заявил, что отныне во главе борьбы с катакомбистами становится оперативная группа «Мертвая голова», с которой румынским властям надлежит координировать все свои действия. В заключение немцы пригрозили, что если жандармское управление и сигуранца не справятся с задачей, то Леона Пержу не спасут больше его родственные связи с директором румынской секретной службы генералом Эудженом Кристеску, а бывшего деникинского контрразведчика Георгиу Ионеску — старые заслуги перед сигуранцей.
— Может быть, настроение господина подполковника поднимет рюмка отечественного коньяка? — заискивающе спросил Ионеску.
— Ну-и. Нет, коньяк тоже не поможет. Господин полковник обещал удивить каким-то сюрпризом.
— О! Вы нетерпеливы. Я уверен, что после сюрприза вы не откажетесь и от русской водки.
— Возможно, — пожевал толстыми губами Пержу.
Он никогда не заехал бы к этому проходимцу Ионеску, если бы тот не пообещал нечто такое, что может успокоить нервы и подать надежду на скорый успех в борьбе с партизанами. Ионеску тоже ни за что не пригласил бы к себе этого спесивого индюка Пержу. Но ему не терпелось похвастаться удачей. Тем более, что Ионеску рассчитывал: то, что узнает в Одессе Пержу, немедленно станет известно в Бухаресте, его родственнику генералу Кристеску — прямому и главному начальнику Ионеску. Ионеску подмигнул Курерару, выпил свою рюмку и взял с блюдца соленую маслину. Желтое, как пергамент, лицо полковника разгладилось, маленькие глазки хитро прищурились:
— Что ж, господин майор, не будем томить гостя…
В это время раздался телефонный звонок. Следователь по особо важным делам просил майора Курерару срочно принять его.
— В чем там дело? — раздраженно насупил брови Ионеску. — Пойдите разберитесь.
Курерару вышел.
— Так что у вас там за тайна, господин полковник? Нельзя ли меня посвятить в нее, не дожидаясь майора? — спросил Пержу, вынимая массивные золотые часы и давая этим понять, что у него, начальника управления жандармерии, нет времени для пустых разговоров.
— Прошу прощения за задержку, — угодливо наклонил бритую голову Ионеску. — Но я хотел, чтобы Курерару ознакомил вас с некоторыми документами.
— Ну, а в общих чертах?
— В общих чертах это имеет прямое отношение к тем указаниям, которые дали немцы сегодня на совещании.
Пержу недовольно поморщился. Ему неприятно было само упоминание о сегодняшнем совещании. Он ненавидел немцев. Прежде всего за то, что они бесцеремонно относятся к румынам. Даже в Румынии обнаглели, словно завоеватели. Захватывают себе лучшие куски. И здесь, в Транснистрии, тоже. Заставляют румын воевать, хотя в начале войны речь шла только о том, что Румыния поддержит наступление южного германского фронта, а затем — будет нести вспомогательную службу в тылу. Впрочем, в этой ненависти Пержу был не одинок. Только вчера он вернулся с берегов Южного Буга, по которому проходит так называемая «граница немецких и румынских интересов», инспектировал пограничную службу. Сперва он возмутился, узнав, как устраивали порку плетьми в немецких стражницах румынам, пытавшимся проникнуть на немецкую сторону без пропусков. Но потом возмущение уступило место тихому злорадству — выяснилось, что его подчиненные не оставались в долгу: оказался немец в пределах румынских интересов без пропуска, зазевался, считай — пропал без вести… Но еще больше Пержу ненавидел русских белогвардейцев на румынской службе. Сегодня его пуще всего оскорбило именно то, что Гинерару упомянул его, отпрыска знатной румынской фамилии, рядом с Ионеску, этим подонком, подобранным на галатской свалке.
— Так чем же вас так очаровали немцы? — скрывая неприязнь, холодно спросил Пержу.
— Наоборот, — будто извинился Ионеску, поняв, что неосторожно задел больную струнку шефа жандармов. — Я хочу доказать, что мы предвосхитили директиву гестапо об институте провокаторов среди партизан.
— Что вы хотите этим сказать? — вдруг оживился Пержу.
— То, что немцы изобрели давно уже изобретенный порох. Пока они думали — мы делали.
— Вы завербовали агента среди катакомбистов?
— Да.
— На что способен этот человек?
— Мы его изучаем. Но он жадный… Жадные способны на многое.
Пержу задумчиво побарабанил пальцами по столу.
— Да, это в духе требований имперского управления безопасности. Вы правы. Только…
Пержу умолк, испытующе посмотрел на Ионеску.
— Что только, господин подполковник?
— Я знаю, на что вы рассчитываете, Ионеску, — лукаво и хищно улыбнулся шеф жандармов.
— Если вы думаете, что я рассчитываю с вашей помощью доказать приоритет румынской разведки над немецкой, то не ошибаетесь.
