Никто мне не верит

Женщина остановилась около книжной полки. Он остановился около стеллажа за ее спиной и вытянул голову, чтобы увидеть, какую книгу она выбрала.

«Принципы обучения подростков». Должно быть, она была учителем и преподавала какой-нибудь специальный предмет. Он почувствовал, как участилось биение его сердца. Снова отличительная особенность Линн. Она возбудила в нем тягу к женщинам будничных профессий. Вызов был таким заманчивым.

Сквозь стекло витрины лился солнечных свет, придавая волосам женщины огненный блеск. Грег наблюдал, как она листала страницы на удивление широкими пальцами с большими неотполированными ногтями. Казалось, ей было достаточно мгновения, чтобы просмотреть любую сложную диаграмму.

Ему пришлось прикрыть рот рукой, чтобы сдержаться от довольного хихиканья.

Но это была одна из самых притягательных его черт — чувство юмора. Линн часто говорила ему об этом.

Было бы просто чудесно узнать, что она думает о его чувстве юмора теперь.

Он вспомнил другой случай, когда он воспользовался камерой для ночных съемок Марти, косметолога из Калистоги. К тому времени у него уже появилась традиция давать любовные имена, и для нее он выбрал имя «Пони», навеянное ее длинными золотисто-каштановыми волосами, которые она обычно перетягивала лентой.

Он сделал несколько снимков, когда она перегнулась через стул: ее волосы свешивались вниз и ее попка была поднята — очаровательная попка, которая стоила того, чтобы дважды менять презерватив, что всегда служило естественным извинением за то, что он оставлял ее на минуту, ту минуту, которая требовалась ему, чтобы взять камеру.

На следующий вечер, в воскресенье, он пробрался в ее парикмахерскую и приклеил фотографии в витрине, изображением на улицу, чтобы все было готово к тому моменту, когда она откроет двери перед началом работы; и, выйдя наружу, заклинил дверь.

Для Линн он сделал только один снимок. Она обладала репортерским чутьем; он боялся, что она услышит жужжание перематываемой пленки.

Но она не услышала, и он смог перенести свое представление из парикмахерской на телевещательную станцию.

Господи, как она его вдохновляла.

Он испытывал наслаждение, когда представлял, как она беспокоится и мучается ожиданием того, что будет дальше. Его восхищала мысль о том, как полиция перерывает горы бумаг, проверяя «Федерал Экспресс» и другие почтовые глупости. Однако могло случиться так, что даже имя Линн Марчетт не заставило их тратить время на расследование этих невинных шуток.

Возможно, они сделают это позже.

Женщина подошла к кассе и заплатила за две книги. Последовав за ней к выходу, Грег заметил их отражение в стеклянной двери. Она была такой изящной; он самым трогательным образом возвышался над ней. Он мог заполучить ее в мгновение ока.

Но он снова почувствовал, что его это не интересует.

Единственный интерес для него представляла только Линн. Он мог думать только о ней.

* * *

— Я пытался связаться с вами, — сказал Майк. Он стоял в дверях квартиры Линн, одетый в черные джинсы, парку зеленовато-коричневого цвета и неизменный свитер. Этот украшали буквы «Б. С.». — Час назад я оставил сообщение в вашем офисе.

Линн отступила в сторону, чтобы впустить его.

— Я рано вернулась домой. Я еще не забирала сообщения.

Она уже перестала принимать тиленол, потому что таблетки не могли заглушить головную боль. То, что ей пришлось проводить шоу, зная, что каждый человек на съемочной площадке и в кабине звукооператора только что закончил рассматривать ее влагалище, полностью истощило все ее силы.

Майк сказал:

— Фотографии были отправлены двумя пачками — из Западного Лос-Анджелеса и из Студио-сити. Их просто опустили в почтовые ящики.

Линн вернулась к дивану. Пузырь со льдом лежал на журнальном столике. Во время последнего посещения зубной врач выписал ей перкодан, но она не выполнила его предписания.

— Вы звонили, чтобы сообщить это?

— Нет. Я звонил, чтобы получить ваше согласие на предоставление лос-анджелесской полиции дополнительных сведений.

— Каких сведений?

— Ваше имя, — сказал он.

— Нет.

Зазвонил телефон. Линн вышла на кухню, чтобы ответить.

— Это я, — произнес Деннис. — Кара сказала, что ты ушла домой, потому что плохо себя чувствуешь.

— Ужасная головная боль.

— Это понятно. Как ты сейчас? Мы можем поговорить о том, что происходит?

— Давай сделаем это завтра.

Линн вернулась в гостиную. Ей действительно требовалось приложить лед, независимо от того, была она одна или нет. Она приложила лед ко лбу.

— Это звонил мой начальник. Послушайте, я не хочу вам категорически отказывать, но у меня нет ни малейшего желания, чтобы в Лос-Анджелесе узнали, кто я.

— Подумайте как следует, — сказал Майк. — Если у кого-нибудь и есть сведения на этого парня, то только у них. Плюс у них есть единственное в стране подразделение, занимающееся вопросами предотвращения преследований. Они работают со знаменитостями; они — полиция Лос- Анджелеса.

— Но почему им нужна информация о моей личности, чтобы передать вам необходимые сведения?

— Им нужна веская причина, чтобы серьезно заниматься этим. А это мой единственный козырь. Здесь нет состава преступления, нет даже…

— Он унизил меня отвратительными снимками, которые были сделаны тайно. Он угрожал мне в письме.

Майк покачал головой:

— Делать фотографии, пускай даже тайно, или посылать их другим людям — это еще не преступление. Что же касается письма, он сообщил вам, что он не собирается делать. «Мне было бы так легко причинить тебе боль… но это принесло бы только минутное удовлетворение». Послушайте, Линн, мне неприятно это говорить, но парень был великолепен. Практически, мы не можем обвинить его даже в преследовании. Я не могу назвать разумной значительную трату времени на это дело, и если мы найдем его, единственное, что мы сможем сделать — это побеседовать с ним на эту тему. Что хотел ваш шеф?

Она заморгала от неожиданности:

— Поговорить об этом деле. Он нервничает. Мы готовим пробный показ программы по общенациональному телевидению, и у нас очень важная ежедневная программа.

Майк кивнул, рассматривая ее. Она не могла не заметить, как он безжалостно смотрит на людей, никогда не отводя взгляда, не прерывая возникающего напряжения.

— А чем это шоу особенное?

— Его будут транслировать в прямом эфире двадцать две станции. Мы будем отвечать на телефонные звонки со всех концов страны.

На кухне раздался громкий шум, и Линн подскочила. Майк побежал туда.

— Лед, — крикнул он. — Он оттаял в сосуде.

— Я превращаюсь в развалину, — сказала Линн. — Я панически пугаюсь каждого звука.

— Кто будет на этом шоу?