улицу, и расположился Майк с биноклем; он стоял там утром, вечером и во время ленча, когда Линн входила и выходила из здания Третьего канала, наблюдая за теми, кто может следить за ней.
В пустом магазине, наискосок от ее дома, он нашел еще одно пустое помещение, откуда мог наблюдать за ее квартирой.
Он взял неделю отпуска.
Его очень огорчало то, что он пообещал ей настоящего полицейского, а тот таковым не оказался.
Сейчас он надеялся этот промах исправить.
Если он был прав, очень скоро в один прекрасный момент маньяк появится здесь.
Тогда он сможет выследить этого сукина сына до того места, где он живет или остановился, где может оказаться обнадеживающая улика, где его можно будет арестовать и предъявить ему обвинение.
Тогда, сказал Майк самому себе, он наконец сможет отойти от всего этого. И займется тем, что забудет эту историю и Линн.
Грег прекрасно умел видеть, оставаясь незамеченным. Но он не привык к тому, чтобы за ним охотились с такой же изощренностью, какая была у него самого.
Понадобилось всего два дня.
Шестнадцатого февраля в пять двадцать вечера Майк стоял в темном офисе. Грязь на стекле, которая так хорошо помогала ему прятаться днем, сейчас, когда стемнело, мешала ему. Он щурился, наблюдая в бинокль за проходящими мимо ВДСЕ-ТВ людьми.
Некоторых он запомнил еще со вчерашнего вечера: работники Третьего канала и служащие из офисов, расположенных в соседних зданиях.
В поле его зрения появился мужчина, который, как показалось Майку, прошел здесь всего пять минут назад. Он остановился около здания Третьего канала, посмотрел на часы, словно ожидая кого-то. Хорошее пальто, сверкающие туфли. Почему он ждет снаружи, хотя на улице довольно холодно?
Майк повернулся и посмотрел на портрет Грега Альтера, приклеенный к оконной раме. Он знал каждую черточку этого проклятого лица, но он все-таки посмотрел, а через секунду в бинокле стали видны те же нос и подбородок, только в профиль.
Он засунул бинокль в куртку.
Ему хотелось броситься вниз по лестнице и перебежать улицу. Броситься на этого человека и избить его до полусмерти. Ему хотелось разбить это лицо, все лицо, а не только одну сторону, и тогда посмотрим, как ты будешь нравиться дамам, говнюк.
Но он знал, что подобное желание возникнет в нем, и много раз проигрывал в голове, что он должен сделать вместо этого, и сейчас он сделал это.
Он схватил свой сотовый телефон и позвонил Линн в офис. Затем он вышел из пустой комнаты, быстро и осторожно спустился на улицу и спрятался за припаркованным фургоном, чтобы подождать, пока зверь приведет его в свое логово.
Грег не любил пальто. Оно казалось ему длинным и неудобным, и он чувствовал себя гораздо удобнее в обыкновенной куртке на молнии. Но если бы он не надел его, то в этот час он бы сильно выделялся на фоне других.
Дня два он никуда не выходил, считая, что на сладкое он получил осмотр студии «Ревер». Он даже смог посмотреть на Кару Миллет, ловко отвернувшись, прежде чем она увидела его; правда, вряд ли бы она в такой суматохе поняла, кто он. Шумные дни были прекрасным временем для наблюдений.
И сегодня было не так уж холодно, чтобы принимать те меры предосторожности, которые он так любил, но его неодолимо тянуло прийти сюда.
Он так хотел увидеть разукрашенную Линн.
Он просмотрел все газеты, надеясь, что ВДСЕ не сможет сохранить в секрете ее травму, но никаких сообщений не было. Он думал, что она очень скоро вернется в эфир, так как казалось, что никакие его действия не могут ее остановить, но затем услышал объявление о том, что это произойдет через неопределенное время.
Он не хотел ждать, пока она снова будет выглядеть нормально.
Поэтому он был здесь, и пределом его желаний был лишь короткий взгляд, который он сможет бросить на нее в ближайшие полчаса.
Он посмотрел на часы. Осталось даже меньше — двадцать пять минут. Обычно она уходила с работы около шести.
Он не отрывал глаз от потока людей, вытекавшего из здания. Он наблюдал за ними через стекло вестибюля, поэтому он видел каждого выходящего еще до того, как тот оказывался на улице.
И вдруг его словно ударило током — там была Линн, снявшая черные очки в тот момент, когда она подошла к двери.
Сперва он не заметил пластыря, только припухлость на ее лице, но когда она подошла ближе, он увидел, что это был пластырь под цвет кожи. Вокруг него ее висок и скула были совершенно бесцветными. И, мой Бог, ее глаз напоминал большой толстый желудь темного цвета, желудь со щелью вдоль него, словно его силой закрыли. А закрыл его он.
Он напряг щеки, чтобы удержаться от ухмылки.
Линн спешила, обычно она не двигалась так быстро, и ему пришлось отступить в поток людей, чтобы слиться с окружающей обстановкой, когда она подошла к тротуару. Она ступила на проезжую часть и подозвала такси.
В тех местах, где не было ушиба, ее лицо было бледным. Ему это понравилось. Ее манера поведения немного изменилась, она была уже не такой… энергичной. Может ему показалось, или действительно та скула, которая осталась нетронутой, стала выступать еще больше, сигнализируя о потере еще двух фунтов?
Такси остановилось, и она села в него. Грег наблюдал за тем, как машина пробиралась в транспортном потоке часа пик. Он смотрел, не отрываясь, пока машина не исчезла из виду.
Все приключение оказалось на удивление простым и совершенно восхитительным. Никогда раньше в его жизни не было столько душевных всплесков. Всплеск за всплеском, ощущение постоянной пульсации.
Грег включил программу новостей Седьмого канала, чтобы посмотреть, нет ли все-таки каких-нибудь сообщений о нападении на Линн. Теперь он понял, почему ее собственная станция ничего об этом не говорит, но существующая между ними конкуренция должна была подогреть интерес. Если они знали.
Возможно, они ни о чем не знали.
Возможно, ему следовало сделать так, чтобы узнали.
Уже не в первый раз он почувствовал прилив восхищения от собственной гениальной идеи взять с собой на следующий день камеру.
Он пытался прекратить пользоваться камерой. Это было очень весело, но фотография была реальной вещью, которая при случае могла быть использована против него. Он предпочитал невидимые свидетельства, которые с таким удовольствием собирал.
Однако, временами, как можно было устоять? Всегда можно было сжечь то, что не следовало хранить.
Новости кончились. В них не было ничего, кроме обычной скучной болтовни.
Но в нем с каждым днем росла привязанность к телевидению в целом. Пока что он получал удовольствие и от того, что видел на экране Линн, но как было бы восхитительно услышать, как они говорят
