Линн открыла дверь квартиры, прошла прямо в спальню и приняла две таблетки перкодана.
Она не ела с… был ли это вчерашний ленч? Она все еще не испытывала чувства голода, но на пустой желудок лекарство могло вызвать тошноту.
Она поджарила в тостере английскую сдобную булочку и съела сколько смогла.
Она разделась и включила душ.
Перед ее глазами стояло мокрое лицо Бернадин. Сама боль.
Вина Линн. Она несет за это ответственность. Бернадин страдает из-за нее.
Незаслуженно и неправильно. Но без возможности это уладить.
Каре тоже пришлось пережить ужасную личную трагедию из-за нее.
Ее бедный брат, который обеспокоен до безумия, и это подрывает его здоровье…
Деннис, личная жизнь и карьера которого поставлены с ног на голову…
Она подумала о Майке, и у нее заныло под ложечкой.
Утром она попыталась забыть омерзительную мысль о настоящей роли Майка в ее жизненном кошмаре, потому что ей надо было работать. Но срок этой сделки, заключенной с самой собой, истек, и на нее снова хлынул поток вопросов.
В конце концов она завернула краны и вытерлась. Она замотала влажные волосы в полотенце и выдавила на щетку зубную пасту.
Склонившись над раковиной, чтобы почистить зубы, она заметила в зеркало, что нитка от полотенца прилипла к губе, и смахнула ее зубной щеткой.
Неожиданно губу начало жечь.
Она потерла ее, не осознавая, что причиной стала капля зубной пасты, попавшая на губу со щетки. В одно мгновение жжение стало невыносимым, губы горели огнем.
У нее в ужасе округлились глаза, когда она увидела, как в углу рта вздулся пузырь, побелел и появился запах обгоревшего мяса.
Она закричала, глядя на свое ужасное лицо в зеркале, кричала и не могла остановиться, и чувствовала, что сама глохнет от этого нечеловеческого визга.
Это был пункт неотложной помощи в другой больнице, но ощущения были до одури знакомые.
Она смутно помнила стук в дверь ее квартиры и то, как открывала дверь еще одной паре полицейских, которых не видела раньше.
Похоже было, что в городе их было бесчисленное множество.
Но все они ничего не могли сделать, когда она нуждалась в них.
— Что-то было явно введено в тюбик. Осмелюсь предположить, что это был пятновыводитель, — сказал врач. — Похоже, у вас только внешние повреждения. Если бы вы проглотили это, ваш пищевод был бы полностью сожжен.
Он узнал Линн Марчетт и поднял брови, но она даже не пыталась что-либо объяснять.
В этом не было смысла.
Единственное, чего она хотела, — пойти домой, спрятаться в своей постели и забыть обо всем.
Ожог причинял меньшую боль, чем все остальное.
Наибольшую боль причиняли картины, возникающие в воображении, и от них было необходимо избавиться.
Мысленное воплощение того, что могло произойти с ее языком и всем ртом, если бы туда попала паста со всей щетки.
Картины других случаев, которые могли закончиться для нее плохо: енот и нож из кухонного комбайна…
— Вы уверены, что не хотите кому-нибудь позвонить? Семье или другу? — спросила сестра.
Линн покачала головой.
Она знала, что, возвращаясь в квартиру, она оставляет себя совершенно открытой для удара.
Но у нее не было сил принимать меры предосторожности.
В течение нескольких часов она спала без снов, и когда проснулась, было уже темно. Она выбралась из постели, чтобы пойти в ванную, но почувствовала тошноту и слабость.
Мазь, наложенная на ожог, привела к тому, что волдырь вскрылся. Рана кровоточила и намокала. Она снова подумала о том, как могли пострадать ее рот и горло.
У нее возникла смутная мысль, почему она не напугана еще больше.
Но она не чувствовала сильного страха.
Она подумала о тех детях, которые, накачавшись ЛСД, выпрыгивали из зданий, уверенные в том, что могут летать. У нее было подобное чувство. Гибель не имела значения. Она уже давно перешла эту грань.
Но разница была в том, что они ощущали себя могущественными. Она же чувствовала себя… почти мертвой.
Причин чем-то заниматься не было, поэтому она забралась обратно под одеяло.
Она снова заснула, но ее разбудил звонок в дверь. Она не хотела открывать. После еще двух звонков, она поднялась.
— Кто это? — спросила она через домофон.
— Майк.
— Я… не очень хорошо себя чувствую.
—
Она снова почувствовала, что действует по принципу меньшего сопротивления. Она нажала кнопку, открывающую дверь внизу.
Когда она открыла дверь, он уже стоял за ней в своем свитере со словом «Тафтс». Его брови поползли вверх, когда он увидел ее, стоящей в ночной рубашке, большого размера футболке с изображением котят, свисавшей с одного плеча. Волосы падали ей на лицо и рассыпались по спине. Она не успела смыть студийный грим, и то, что от него осталось, пятнами покрывало ее щеки и глаза. В углу рта у нее была красная рана, из которой сочилась кровь.
Он включил свет, и она прищурилась.
— В рапорте было написано, что в вашей зубной пасте было обнаружено какое-то едкое вещество. Оно попало в рот?
— Нет.
— Они проверяют тюбик. Что случилось, вы почувствовали его раньше, чем начали чистить зубы?
— Угу.
Взяв ее за плечи, он подвел ее к свету и наклонился ближе, чтобы рассмотреть рану.
Ее мозг напоминал фотоаппарат, все видящий и замечающий, но не реагирующий. Он зафиксировал пальцы на ее голой коже, теплое дыхание на щеке. Он подметил запахи крема для бритья и кислой капусты.
— Должно быть, чертовски болит, — сказал он.
Она не ответила. Но она зевнула, а это причинило боль, и она вскрикнула.
— Они дали вам какой-нибудь препарат, чтобы наносить на рану?
— Да.
— Где он?
— В ванной комнате.
Он пошел и принес мазь, и намазал ее лопаточкой на рану.
— Давайте присядем, — сказал он.
Она последовала за ним в гостиную и села в кресло. Майк сел напротив.
— Когда вы купили эту зубную пасту? — спросил он.
— Я только что купила ее в аптеке на первом этаже дома. Я уже говорила полиции.
— Значит, кто-то добрался до нее там. Или был здесь. Но ведь ключ есть только у вашего брата.
