что-то открытое.
— И где это мы? — спросила я, глядя на ящики с цветами на окнах.
— У моей мамы, — ответил он, выходя из машины.
— Чего?
Но я говорила в пустоту. Подождав, пока он откроет мою дверь, я заявила:
— Я не пойду знакомиться с твоей матерью!
Тем более учитывая, как она не одобряла наши с ним отношения.
— Это хорошо, потому что ее здесь нет. И никого нет, все поехали к бабушке.
Он взял меня за руку, слегка потянул. Я осталась на месте.
— Так зачем мы вообще сюда приехали? Сам знаешь, какие у твоей мамы ко мне чувства.
— Можешь мне поверить, это больше не проблема. Кроме того, ты же хотела тройной шоколадный со свежими сливками, а мама печет их так, как больше никто не умеет. Пойдем.
Он потянул сильнее, не оставляя мне выбора. Радостно позванивая колокольчиками на туфлях, я выпутала ноги из-под пальто и вышла.
— Надо тебе добыть что-нибудь нормальное надеть, — смерил он меня взглядом — критическим, но все равно я вся вспыхнула и смутилась. — А то вид у тебя продроглый и промокший.
Он открыл калитку и увлек меня за собой. Боюсь, не в одном смысле.
— А это потому, что я промокла и продрогла. И у меня есть вполне приличная одежда — дома. Так что отвези меня туда.
— Если отвезу, ты же не вернешься.
— И что?
— И весь прогресс, которого я добился сегодня, уйдет коту под хвост, и я снова стану козлом.
— А ты и не переставал им быть, — ответила я приветливо. — Так что никаких проблем.
Он засмеялся — густой теплый звук ощущался кожей чувственно, как ласка. Открыв дверь, Броуди жестом пропустил меня вперед. Я протиснулась, безуспешно стараясь не замечать излучаемое им приятное тепло. А тело просто просилось податься чуть вперед и ощутить это тепло всей кожей.
Эй, прошлое Рождество! Не забывай. Не забывай, что в целом он плохой человек, и мы не любим его болтовню.
Я не забыла. К несчастью, я не забыла и того, каково мне с ним было, и сколько бы я ни говорила себе, что снова рвусь наступать на те же грабли, все равно не могла не хотеть погрузиться в тепло его существа еще хоть раз.
Ты лохушка. А еще ты идиотка.
А сегодня Рождество. И я одна.
В доме было темно, но теплый воздух едва заметно пахнул свежей выпечкой. Я втянула воздух ноздрями, вешая пальто на крюк в прихожей. Сильный запах имбиря и ванили чуть подчеркивался оттенком животной затхлости, отчетливо напоминая, что это не обычный дом. Это обиталище вервольфов.
Он взял меня за руку — такими теплыми пальцами.
— Вот сюда. По лестнице в ванную. Чистые полотенца на полке над ванной, а чистый халат — за дверью.
— Броуди…
Он прервал мою речь резким и коротким поцелуем, лишившим меня дыхания и оставившим желание его продлить.
— А кофе и пирожные я пока сделаю.
И оставил меня потрясенно таращиться на закрывшуюся за ним дверь. Очень не по плану получался вечер. Точнее, не по моему плану. Очень явно стало, что он куда как больше запланировал на это Рождество, чем ловля преступника.
Я выдохнула и стала раздеваться. У меня было две возможности: остаться или уйти, и при всем моем понимании, что я поступаю глупо, мне хотелось пирожного, кофе и общества Броуди. Ну еще хоть немножко.
Я готовила себя к очередному безрадостному Рождеству, но ведь это в этот день полагается быть доброжелательной к ближним своим? А ближе этого типа у меня никого не бывало.
А я вот, значит, за соломинку хватаюсь, ищу оправдание своим идиотским поступкам.
Отодвинув эти мысли в сторону, я приняла душ, натянула все еще мокрое белье. Я предпочту схватить простуду, чем быть рядом с Броуди голой. Завернувшись в толстый пушистый халат, расчесала волосы пальцами, взяла мокрый эльфийский наряд и спустилась вниз. Идя на запах Броуди, пришла в теплую и вкусно пахнущую кухню. Он наливал кофе в кружку, и на подносе уже стояли два больших куска торта.
— Где бы мне это высушить? — спросила я.
— Оно не сядет? — поинтересовался он.
— На мне не село.
Он улыбнулся. Нельзя сказать, чтобы это успокаивающе подействовало на мой пульс.
— Там есть сушильная машина, — показал он головой на дверь справа.
Я сунула вещи в сушилку и вернулась в кухню.
— Здесь будем есть?
Он покачал головой:
— Нет, пойдем в гостиную, там теплее. Не прихватишь торт?
Я взяла поднос и пошла за ним из кухни в гостиную. Главным предметом обстановки был здесь большой дровяной очаг, но мое внимание привлекла рождественская елка. Большая, пушистая и полностью лишенная украшений, если не считать ватного снега на концах склоненных ветвей. Она мне напомнила дерево посреди заметенного снегом леса — наверное, так и было задумано.
— Моя елочка рядом с этой — карлик, — сказала я, ставя поднос на кофейный столик.
— У прошлогодней твоей елки был характер, — заметил он, протягивая мне чашку.
Я улыбнулась:
— И та елка, и теперешняя — очень жалкое воплощение рождественской елочки.
Он сел на софу и похлопал ладонью рядом с собой. Я отступила спиной к огню. Губы Броуди изогнулись слегка насмешливой улыбкой:
— Зачем тогда было их покупать?
— А они казались очень одинокими.
Мы с ним встретились взглядом. В зеленых глазах играло добродушное веселье — и еще что-то. Что- то такое, что пульс у меня запрыгал. Нет, не желание — что-то более глубокое. И более сильное.
— Последнее это дело, — сказал он, — оставаться одному на Рождество.
Я не клюнула. Хотела клюнуть, но не клюнула. Отошла от огня, чтобы зад не обжечь, и взяла тарелку с куском торта.
— Как же нам поймать этого вампира, пока он снова кого-нибудь не убил? — спросила я, отправляя ложкой в рот кусок торта и чувствуя, как слабеют колени. Черт, ну
— Аналитики все еще работают над возможными местоположениями, исходя из всего, что мы видели и что я учуял на местах преступлений. Если что-нибудь найдут, они с нами свяжутся.
Он наклонился, взял вторую тарелку, и вдруг у меня пальцы закололо от желания запустить их в эти густые, темные волосы. Я крепче сжала ложечку.
— А помимо этого, — продолжал он, — нам остается только надеяться, что сработает вариант с приманкой.
— Трудно поймать кого-то, кто может вспорхнуть и улететь.
— Если бы ему настолько легко было перекидываться, он бы раньше смылся. Ты не присядешь?
— А ты будешь ко мне клинья подбивать?
И снова эта сексуальная дразнящая улыбка на губах:
— А ты хотела бы?
Да, да, да!
— Нет.
