Духи Великой Реки

– Раньше я чувствовал только его ледяной холод и ненасытный голод, – начал Перкар, – а теперь…

– Теперь здесь чувствуется присутствие кого-то живого, – закончил за него Нгангата.

Перкар кивнул и с чувством внезапного смущения замедлил шаги, дойдя до узкого каменистого пляжа. Все же, преодолев неловкость, он достал из небольшого мешочка на поясе горсть цветочных лепестков и высыпал их в тихую заводь у берега, потом прокашлялся и запел, сначала робко, но постепенно все более уверенно и громко:

Кто я? Богиня потока, Богиня речная.
Косы мои серебрятся, с холмов сбегая.
Долгие руки в долины я простираю.
В водном чертоге живу, веков не считая.
Вечно живые бегут мои ясные воды,
Тихо бессчетные миги слагаются в годы.

Перкар пел и пел песню богини потока, которой она научила отца его отца много, много лет назад. Когда он пел эту песню раньше, он обращался к тихой речке, протекающей по пастбищам его клана, узкому потоку, который почти можно было перепрыгнуть. Здесь же стук камней, перекатываемых на быстрине, почти отбивал для него ритм, и вдруг новые слова без всяких усилий потекли с его языка: Перкар пел строфы песни богини потока, которых никогда раньше не существовало. А потом – Перкар и не заметил, как перестал петь, – песня стала звучать, словно напеваемая быстрыми струями, из глубин поднялась голова, длинные черные пряди волос рассыпались по волнам, и древние янтарные глаза молодой женщины с юмором взглянули на Перкара.

Однажды юноша смертный пришел к потоку,
Мать его Дубом звала, чтобы рос высоким.
Звал его Дубом отец, чтобы рос упорным,
Юноша смертный пришел к моим водам полным.
Рос, как репейник в поле, собирая силы, —
И полюбил он меня, и стал моим милым.

Перкар чувствовал все большее смущение – богиня рассказывала историю, которую теперь уже все знали. Песня говорила о его наивности, о ее гневе, о смерти. Но закончила богиня так:

И вот я теку, и на солнце блистают воды,
Но ныне – уже не так, как в былые годы:
Боле жестокий Старик меня не сжирает.
Болью моею бег свой не ускоряет.
Глупой мужскою отвагой была спасена я,
Мне избавителем стала любовь земная.
И вот я теку и теку, спокойно и гордо,
И с каждым годом – прекрасней, чем в прошлые годы.
И более не страшны мне мороз да стужа,
И ныне зима да осень – весны не хуже.

С последним словом богиня поднялась из воды, более величественная, чем когда-нибудь раньше, и Перкар сам не заметил, как преклонил колени.

Богиня приблизилась и шутливо взъерошила его волосы.

– Встань, глупый мальчик, – пожурила она Перкара. – Мы с тобой слишком близко знакомы для таких церемоний.

– Да, но… – начал юноша, но только беспомощно пожал плечами. Однако богиня заглянула ему в глаза, и тогда Перкар нашел нужные слова: – Такой чести я не заслуживаю – стать куплетом твоей песни.

Богиня рассмеялась – тем самым серебристым мелодичным смехом, который он услышал в первый раз… Казалось, с тех пор прошли века.

– То, чего ты заслуживаешь, не имеет никакого отношения к моей песне, – ответила она. – Изменчивый – тоже ее куплет, а уж его имя никогда не стоило того, чтобы быть упомянутым. Но так слагают свои песни боги и богини. Ты – часть моей истории, Перкар, часть, которой я дорожу. В конце концов, это твоя любовь положила конец моим страданиям и дала мне все это. – Она широко развела руки, словно обнимая весело текущие воды.

Перкар откровенно взглянул в глаза богине.

– Давным-давно ты велела мне не быть мальчишкой, мечтающим о невозможном. Но я так тебя любил – и я был так глуп! Я был готов ради тебя на что угодно – кроме одного: прислушаться к твоим предостережениям. Однако своей цели я в конце концов добился – твоя песня говорит, что моя любовь тебя спасла. Но, богиня, позволь мне сказать тебе правду: все это я совершил не из любви к тебе.

Она улыбнулась еще шире и обвела взглядом Нгангату, Тзэма, Ю-Хана и Хизи.

– До чего же он временами бывает глупым, правда? – вздохнула богиня и взглянула на Перкара с шутливым отчаянием. Потом она поманила Хизи.

Девочка робко сделала шаг вперед. Богиня потока была прекраснее любой когда-либо виденной ею женщины. Раньше история Перкара казалась ясной, однако теперь девочка поняла, что не все так просто. Раньше она лишь рассудком осознавала, что поступки Перкара – дань его любви к богине, теперь же, когда Хизи увидела ее, услышала ее голос, все внезапно переменилось. На сердце у Хизи стало тяжело, когда она вспомнила собственную неуклюжую тень на полу дамакуты «Шелду». Все же она приблизилась к богине; к некоторому удивлению Хизи, та взяла ее за руку. Кожа водяной красавицы была холодной и влажной, но вполне человеческой.

Хизи удивилась еще больше, когда богиня соединила ее руку и руку Перкара.

– Я никогда не говорила, что это любовь ко мне стала причиной гибели Изменчивого и принесла мне свободу, – объяснила богиня. – Я говорила только о любви смертного: твоей любви, Перкар, к своему народу, к своим друзьям, к этой девочке. Такова любовь мужчины, милый мой, и именно она освободила меня.

– Тебя я люблю тоже, – ответил Перкар.

– Конечно. Как могло бы быть иначе? Но теперь ты понимаешь, о чем я говорила тебе тогда, давным- давно.

– Пожалуй. Я больше не мечтаю сделать тебя своей женой, если ты это имеешь в виду.

Богиня только улыбнулась ему и повернулась к Хизи.

– Дитя, у меня есть для тебя подарок.

– Для меня?

Рядом с богиней вверх взметнулась колонна воды; из нее появилась призрачная, гораздо менее материальная, чем сама богиня, но вполне узнаваемая фигура.

– Ган! – воскликнула Хизи.

– Более или менее, – ответил призрак отрывисто, но на суровом лице его расцвела улыбка. –