– Это так, – согласился Ю-Хан. – За степи, где пасутся наши кони, мы будем сражаться до последнего человека.
– И мы это знаем, – заверил менга Перкар. – Только отчаяние заставило моих сородичей напасть на твой народ. Теперь же мы можем мирно осваивать земли, лучше всего подходящие для пастбищ. Возвращайся к своим, мой друг, и сообщи им, что войне – конец.
– Я рад этому. Мой дядя тоже порадовался бы.
– Твой дядя был хороший человек, великий человек. Я скорблю, что его постигла такая участь.
Ю-Хан слабо улыбнулся:
– Он знал, что скоро умрет. Он знал, что, как только покинет свой остров, погибнет. Ему было видение.
– Тогда почему… – начала Хизи.
– Он был стар, но оставался мужчиной, – объяснил Ю-Хан. – И менгом. Проживи он еще долго, он мог этого лишиться, стать еще одним вьюком, которые возит с собой клан. Мы заботились бы о нем, потому что он был нам дорог, но ему самому такая жизнь была бы ненавистна. Он увидел перед собой дорогу, которая вела его к смерти, но и обещала много славы, много песен.
– Пираку, – прошептал Перкар.
– Да, вы так это называете. И он умер быстро, без мучений, но как подобает воину. Он любил вас всех и был готов отдать за вас жизнь. – Ю-Хан смущенно потупился. – Как и я. Я только прошу вас: не забывайте, где он умер, иногда оказывайте почести его духу.
– Не думаю, что нам легко будет забыть Эриквер, – ответил ему Нгангата. – И я уверен: твой дядя скоро оденется в новые одежды, тело жеребца или сокола.
– Может быть. А может быть, он отправится кочевать по равнинам страны духов со своим старым конем, Огненным Копытом. Где бы он ни был, я уверен, он останется таким же, как был: шумным, неугомонным стариком.
– Наверняка.
– Что бы ни случилось, мы будем его помнить, – пообещал Перкар. – И я пошлю ему вдоволь воти и пива, где бы он теперь ни обитал, – как только мы доберемся до дому и у меня будет что послать. Надеюсь, ты присоединишься ко мне: мы поднимем кубки за Братца Коня.
– Думаю, мне лучше возвращаться берегом реки, – покачал головой Ю-Хан. – Это и быстрее, и легче, чем снова пересекать горы. Да и Изменчивый теперь… дружелюбнее.
– Когда ты отправляешься?
– Пожалуй, утром.
– Это будет долгое и одинокое путешествие, – сказал Нгангата.
Ю-Хан пожал плечами:
– Я буду не один. Со мной ведь мой родич. – Он кивнул на своего коня, Хууена.
– Конечно. Но нам будет тебя не хватать, – сказал Перкар.
– Как и мне – вас.
Они еще долго говорили о всяких мелочах, глядя, как красноглазая богиня огня танцует среди углей, потом заснули, и хотя Нгангата вызвался нести дозор, даже он к утру с наслаждением похрапывал.
ЭПИЛОГ. РАЗНОЦВЕТНАЯ ВЕСНА
Теплый дух черного воти – восхитительный запах – коснулся ноздрей Перкара. Воспоминание о вкусе напитка могучей силой перенесло его на годы назад, когда он впервые глотнул теплого темного воти, и на мгновение он заново ощутил все то, что испытывал тогда: гордость, радость, любовь и превыше всего – надежду: радостное чувство, что жизнь его только начинается, что великие свершения ждут в раскинувшемся перед ним мире. Неужели солнечный свет мог быть таким золотым, таким ничем не омраченным?
Это было лишь пять лет назад. Сейчас наступила пятая годовщина обряда посвящения его в мужчины, дня, когда отец так нещадно избил его при всех, когда он получил свой первый меч.
– Пей, сын, – поторопил Перкара отец. – Ты дома уже больше года: прошло достаточно времени. Забудь о своем трауре и пей.
Но все же Перкар колебался. Запах был таким соблазнительным… Что сказал он Караку много месяцев назад? «Ты превратил меня в призрак, способный наслаждаться лишь запахом, но который никогда уже не ощутит вкуса…»
Что-то вроде этого. Перкар скупо улыбнулся и поднял чашу, приветствуя отца. Он никогда раньше не думал о Шири как о старике, но сейчас отец показался ему старым. За те два года, что Перкар отсутствовал, тот состарился лет на десять. Волосы его наполовину поседели, глаза окружили морщины печали и страданий.
– За твое Пираку, отец, – сказал Перкар и отхлебнул из маленькой чаши. Напиток, казалось, ударил ему в голову, наполнив ее сладким дымом; потом Перкар с удовольствием почувствовал, как воти пламенной струей наполняет его живот.
– За твое Пираку, сын, – ответил отец и осушил свою чашу. Потом он наполнил оба сосуда снова.
– Может быть, я теперь снова обрел плоть, – пробормотал Перкар, и на этот раз его улыбка стала искренней.
– Что ты хочешь сказать? – удивился отец.
– Ничего, – покачал головой Перкар. – Что-то, что лучше забыть.
