А что нынешний умный и сильный Гхэ будет делать дальше? Он попробует проникнуть в Большой Храм Воды, хотя вроде бы такое намерение и не говорит о большом уме. Однако Гхэ понимал: сейчас или никогда.
Поэтому, глядя на разгорающийся восход и прохаживаясь по скрипучим доскам пола, Гхэ принялся обдумывать, как лучше всего попасть в самую охраняемую твердыню жрецов, святилище тех, кто так безжалостно за ним охотится.
Ответ на этот вопрос булькал не более чем на расстоянии броска камнем от его лачуги: сточная труба, заканчивающаяся в болоте. Она была достаточно широкой, чтобы по ней можно было проползти, но и только. Гхэ позволил себе улыбнуться. Хизи не колеблясь нырнула бы в такую трубу, если бы думала, что так доберется до знаний. Разве он слабее ее?
Гхэ обнаружил, что конец трубы заделан тяжелой железной решеткой, но для него, обладающего силой Реки, это не послужило препятствием. Скрепы, удерживавшие решетку, были новее, гораздо новее тех, что не выдержали его веса на балконе «его апартаментов», но они продержались не дольше тех. Гхэ заглянул в темноту; вонь была почти невыносимой, но это оставило его совершенно равнодушным. Даже прежний Гхэ сумел бы преодолеть отвращение, а теперь, став чудовищем, он совсем не обращал внимания на такие временные неудобства. Он лишь мгновение помедлил, прежде чем влезть в трубу, – проверяя оружие; привычка была так глубоко заложена при обучении джика, что он совершал необходимые действия инстинктивно. Осознав свое движение, Гхэ громко рассмеялся: конечно, в его распоряжении стального клинка теперь не было. Но при нем оставались его умения джведа – сражающегося голыми руками – и его сила. Они едва не подвели его прошлой ночью во дворце, но обычное оружие было бы и вовсе бесполезно. Ему будут служить руки, сила, дарованная Рекой, хитрость; ничто другое ему не поможет.
И он пополз по трубе.
Лишь слабый намек на клаустрофобию и отвращение выдавали его человеческую природу; Гхэ скользил по стоку, как змея. Когда труба оказывалась забита, двигаться дальше становилось невозможно, и молодой человек терпеливо расчищал засор, пока не удавалось протиснуться; когда туннель уходил вниз и доверху заполнялся водой, это тоже его не останавливало.
Гхэ не мог бы сказать, как долго длилось его путешествие, да это его и не волновало. После какого-то периода времени он добрался до другой решетки, на сей раз стальной; с ней пришлось повозиться немного дольше, но все же прутья поддались, и Гхэ оказался в большем туннеле. По нему он мог идти, хотя и согнувшись.
Он долго брел по лабиринту дренажных труб, стоков, ливневых сливов и наконец добрался до труб, по которым подавалась священная вода Реки, – тех, план которых, как было известно Гхэ, составила в свое время Хизи. Ему самому такая карта не требовалась: он обладал полученным от Реки странным пониманием всего, что течет, к тому же ему помогало собственное умение уличного мальчишки и даже обостренное осязание слепого ребенка, дух которого теперь жил в нем. Представление бога-Реки о том, куда текут его воды, каким-то образом смешивалось с умением мальчика ориентироваться без помощи зрения, и хотя Гхэ не нуждался в дополнительных указаниях, чтобы найти храм, это помогало выбирать кратчайший путь. Но когда он достигнет храма, Река окажется там слепа, разве не так? Гхэ подумал о том, много ли дарованной богом-Рекой силы сохранится у него в темных тайниках под струями огромного фонтана, изливающегося на алебастровые ступени. Может быть, его голова снова упадет с плеч, как у марионетки, когда нити, управляющие ее движениями, перерезаны?
Гхэ не думал, что так случится, да это и не имело значения. Был лишь один путь, чтобы послужить Реке, и к тому же этот путь вел в конце концов к Хизи. Ведь он, Гхэ, не какая-то марионетка, не безмозглое существо на поводке.
Так он думал, когда способность видеть в темноте исчезла; Гхэ оказался в подвалах Большого Храма Воды, и сомнения навалились на него с новой силой.
XIV
ПРОВОДЫ БОГА-КОНЯ
Хизи осталась сидеть на ступеньке, разглядывая барабан, а Братец Конь, обнадеживающе похлопав ее по плечу, отправился по своим делам. Солнце зашло, купол неба усеяли звезды; лишь кое-где их заслоняли бархатные синие облачка, но и они вскоре растаяли. Менги продолжали песнопения, и сам воздух, казалось, начал дрожать от чьего-то тайного присутствия.
Тзэм скрылся в екте, относя туда ведро с водой, а вернувшись, сказал встревоженно:
– С ним что-то странное творится.
Хизи со страхом заглянула в шатер, неохотно поднялась и вошла внутрь.
Нгангата смотрел на Перкара, обеспокоенно нахмурившись. Его лоб – то немногое, что можно было так назвать, – прорезали морщины, похожие на гусениц, а брови – гусеницы мохнатые – сошлись к переносице.
Перкар застонал и начал метаться. Из его открытого рта вырвались какие-то звуки, которых Хизи не поняла. Нгангата, однако, кивнул и ответил по-менгски:
– Она здесь. – Потом заговорил на каком-то другом языке и поманил Хизи.
К ее ужасу, глаза Перкара открылись; они были странного синеватого цвета, как у несколько дней пролежавшей на берегу рыбы.
– Хизи, – еле слышно пробормотал он.
– Я здесь, – ответила она. Хизи хотела было взять Перкара за руку, но одна мысль об этом заставила ее задрожать: она ведь видела, что за тварь сидит у него на груди и чего она коснется, если коснется Перкара.
– Ты должна… шикена кадакатита… – Он выдохнул еще какие-то слова, которых она не поняла; казалось, дарованное ему Рекой знание нолийского языка изменило Перкару. Хизи взглянула на Нгангату.
– Ты должна отправиться к горе, – неохотно перевел тот.
– Балатата, – снова выдохнул Перкар.
– Да, я знаю, – заверил его Нгангата.
