усмирила шумевшую толпу.
Только жрец продолжал свою песню. Кэт быстро подошла к нему. Ее маленькая прямая фигурка дрожала.
— Замолчи, — крикнула она на местном наречии, — или я сумею заткнуть тебе рот!
Жрец замолчал, а Кэт, стоя среди женщин, заговорила страстно:
— О мои женщины, что сделала вам я? — крикнула она на местном наречии. — Если есть какая-либо ошибка, кто исправит ее, как не ваш друг? Ведь вы же можете сказать мне все и днем и ночью. — Она протянула руки. — Слушайте, сестры мои! С ума вы сошли, что хотите уйти, наполовину вылеченные, больные или умирающие? Вы можете уйти, когда угодно. Только ради вас самих и ради ваших детей не уходите раньше, чем я вылечу вас, если будет угодно Богу. Теперь в пустыне лето, а многие из вас пришли издалека.
— Она говорит правду! Она говорит правду! — раздался чей-то голос в толпе.
— Конечно, я говорю правду. И я хорошо относилась к вам. Вы должны сказать мне причину вашего бегства, а не убегать, словно мыши. Сестры мои, вы слабы и больны, а ваши друзья не знают, что лучше для вас. Но я знаю.
— Что мы можем поделать? — крикнул слабый голос. — Это не наша вина. По крайней мере, я хотела бы умереть в покое, но жрец говорит…
Снова поднялся шум.
— На пластырях написаны заклинания…
— Зачем нам становиться против воли христианами? Это спрашивает мудрая женщина, которую отослали отсюда.
— Зачем на тела ставят странные дьявольские знаки? И они горят, как огни в аду…
— Вчера пришел жрец — святой человек, что сидит вон там, и он сказал, что ему было открыто, когда он сидел среди гор, что у дьявола готов план, как заставить нас потерять нашу веру…
— И отправить нас из больницы со знаками на теле — да, а у детей, которых мы родим в больнице, будут хвосты, как у верблюдов, и уши, как у мулов. Так говорит мудрая женщина, так говорит жрец.
— Тсс! Тсс! — кричала Кэт в ответ. — Какие пластыри? Что за ребяческий разговор о пластырях и дьяволах? Не один ребенок, а много детей родилось здесь, и все были пригожи. Вы это знаете! Это слова недостойной женщины, которую я отослала, потому что она мучила вас.
— Нет, но жрец сказал…
— Что мне за дело до жреца? Ухаживал он за вами? Наблюдал за вами по ночам? Сидел у вашей постели, поправлял ваши подушки и держал вас за руки, когда вы страдали? Брал он у вас детей и укачивал их, когда сам нуждался в отдыхе?
— Он святой человек. Он сотворил чудеса. Мы не решаемся подвергнуться гневу богов.
Одна женщина, посмелее других, крикнула: «Взгляните!» — и поднесла Кэт горчичник, недавно выписанный из Калькутты, на оборотной стороне которого красными чернилами были отпечатаны фамилия аптекаря и клеймо фирмы.
— Что такое эта дьявольская штука? — свирепо крикнула она.
Женщина из пустыни схватила ее за плечо и заставила встать на колени.
— Молчи, безносая женщина! — кричала она дрожащим от страсти голосом. — Она сотворена не из той глины, что ты, и твое прикосновение осквернит ее. Помни твою навозную кучу и говори тихо.
Кэт, улыбаясь, подняла горчичник.
— А кто говорит, что это дело дьявола? — спросила она.
— Святой человек, жрец. Конечно, он должен знать.
— Нет, вы должны знать, — терпеливо проговорила Кэт. Теперь она поняла, и ей стало жаль несчастных. — Вы прикладывали эту штуку. Была она вредна тебе, Питиха? — продолжала она, указывая на женщину, стоявшую прямо перед ней. — Не один, а много раз ты благодарила меня за облегчение, которое дал тебе этот талисман. Если это было дело дьявола, то почему оно не сожгло тебя?
— Право, очень жгло, — ответила женщина с нервным смехом.
Кэт невольно рассмеялась.
— Это правда. Я не могу сделать мои лекарства приятными. Но вы знаете, что они приносят пользу. Что знают эти люди, ваши друзья — крестьяне, погонщики верблюдов, пастухи коз — об английских лекарствах? Разве они там, в горах, так умны, или жрец так умен, что могут судить о твоей болезни за пятьдесят миль отсюда? Не слушай их! Не слушай! Скажи им, что ты останешься, и я вылечу тебя. Большего я не могу сделать. Для этого я приехала сюда. Я слышала о ваших несчастьях за десять тысяч миль, и они жгли мне сердце. Ложитесь на свои постели, сестры мои, и велите уйти этим глупым людям.
Среди женщин раздался шепот. Они как бы соглашались и колебались. На одно мгновение решение склонялось то в одну, то в другую сторону.
Потом человек, который был ранен в лицо, крикнул:
— Какая польза от разговоров! Возьмем наших жен и сестер! Мы не желаем иметь сыновей, похожих на дьяволов. Подай голос, о отец! — обратился он к жрецу.
Святой человек выпрямился и сгладил впечатление призыва Кэт потоком брани, заклинаний и угроз. Люди начали проходить мимо Кэт по двое, по трое, почти насильно уводя с собой родных.
Кэт называла женщин по именам, умоляя их остаться, доказывала, убеждала, попрекала. Все было напрасно. Многие из них были в слезах; но ответ был один. Им жаль, но они только бедные женщины и боятся гнева своих мужей.
С каждой минутой палаты пустели. Жрец снова запел и начал бешеную пляску на дворе. Разноцветный поток спустился с лестницы на улицу, и Кэт увидела, как последнюю из тщательно оберегаемых ею женщин вынесли на безжалостный солнцепек. Только женщина из пустыни осталась рядом с ней.
Кэт смотрела окаменелым взглядом. Ее больница была пуста.
XIX
— Есть какие-нибудь приказания, мисс-сахиб? — спросил Дунпат Рай с восточным спокойствием, когда Кэт повернулась к женщине из пустыни и оперлась на ее крепкое плечо.
Кэт только покачала головой, сжав губы.
— Это очень печально, — задумчиво сказал Дунпат Рай, как будто это дело совершенно не касалось его, — но все случилось из-за религиозного ханжества и нетерпимости, составляющих главную особенность жителей здешних мест. Один-два раза я видел то же самое. Иногда из-за порошков, а однажды они сказали, что стаканчики для лекарства — священные сосуды, а цинковая мазь — коровий жир. Но никогда не видел я, чтобы сразу опустела вся больница. Не думаю, чтобы они вернулись, но я назначен правительством, — сказал он с кроткой улыбкой, — и потому буду по-прежнему получать мое официальное жалованье.
Кэт пристально посмотрела на него.
— Вы думаете, они не вернутся? — запинаясь, проговорила она.
— О, да, — со временем одна, другая, двое-трое мужчин, которых помял тигр, или больных воспалением глаз, но женщины — нет. Мужья никогда не позволят им. Спросите эту женщину.
Кэт жалобным, вопросительным взглядом посмотрела на женщину из пустыни, которая, нагнувшись, взяла горсть песчинок, пропустила их сквозь пальцы, сжала кулаки и покачала головой, Кэт с отчаянием следила за ее движениями.
— Видите, все лопнуло — ничего хорошего, — сказал Дунпат Рай довольно ласково, но будучи не в состоянии скрыть выражения удовольствия при виде поражения, заранее предсказанного умными людьми. — А что будет теперь делать ваша честь? Запереть аптеку, или вы примете счета на лекарства?
Кэт слабо махнула рукой.
— Нет, нет! Не теперь. Мне нужно подумать. Нужно время. Я пришлю сказать вам. Пойдем, дорогая, — прибавила она, обращаясь на местном языке к женщине из пустыни, и рука об руку они вышли
