поднял взгляд выше. На откидной лавочке сидели два спецназовца с автоматами на коленях, смотрели на Антона с некоторым интересом, но без зла, как если бы он уже был трупом. Третий, как догадался Антон, переместился в кресло пилота.
— …твою мать! — выругался он. — У них рация зашкалена в третьем дециметре! Потому и не могли засечь. По их рации я не могу связаться с нашими!
— Свяжись по Колиной, — посоветовал постукивающий ботинком по железному полу спецназовец.
Антон затосковал. Он успел забыть про черного Колю в серебристом комбинезоне, оставшегося лежать во рву, как огромный разбитый градусник. Антону было известно, как наемники-спецназовцы мстят за своих: сдирают заживо кожу; прибивают гвоздями к деревянному полу; связывают, обливают бензином, поджигают, и человек превращается в живой, подпрыгивающий костер.
— Колина в ремонте, — буркнул третий. — Говорил ему, куда без рации? Полетел! На веселое, отвечает, дельце летим, ефрейтор!
Окованный нос уперся Антону в ребра:
— Где команда? Как ты попал в машину, урод?
Антон молчал. Ответить на эти вопросы было не так-то просто. Он не знал, что сказала по этому поводу Зола. Они ведь наверняка спросили. Не молча же любовались они все это время ее длинными ногами?
Железный нос вошел в ребра внезапно и без размаха. Послышался глухой внутренний хруст. Ребра вспыхнули, как облитые бензином дрова в печке, и одновременно по ним, как по проводам, пропустили ток. Антон заорал так, что завибрировали стены салона. Полыхнув, боль стихла, но Антон не умолкал, чувствуя, как освобождается от страха в нечеловеческом, диком крике.
— Заткнись! — Зажав уши руками, один из спецназовцев вскочил с намерением запечатать ему рот ботинком.
— Сядь! — крикнул ефрейтор. — Разве ты не видишь, он хочет, чтобы мы его прикончили!
Спецназовец нехотя вернул непривыкший к таким возвращениям ботинок на железный пол под лавочку.
— Воздействие жертвы на психику палача, — заметил второй. — Старо как мир. Каждый раз, когда ты вознамеришься врезать ему по харе, у тебя в башке будет звенеть от его крика. Он хочет закрепить это в твоем сознании на уровне временного рефлекса.
— Пусть хочет, — усмехнулся первый, вытащил из кармана куртки изрядно траченное кольцо липкой ленты. — Но я откреплю! Залеплю ему пасть!
— Дилемма Ван-Винкля, — сказал второй. — Азы технологии допроса. Ты хочешь насладиться его страданиями или услышать содержательные ответы на свои вопросы?
— Попробую совместить, — весело подмигнул Антону первый, подбросил в воздух кольцо клейкой ленты.
— Не тот психологический тип, — возразил второй. — Ты видел, как он держал голову во время бега. Типичный интраверт с извращенным комплексом мужественного служения. Он не расколется от прямого физического воздействия. Тут нужен электростол, игра напряжения… На худой конец инъекция плимазола.
Антон отметил про себя высокий интеллектуальный уровень наемников. Вероятно, это были выпускники университета с факультета защиты демократии, проходившие в спецназе преддипломную практику.
— Я видел, как он держал голову во время бега, — со злобой ответил первый, предпочитавший, судя по всему, хоть и простейшие, однако отменно зарекомендовавшие себя в веках методы допроса. — Но я не знаю, как он попал в вертолет? Где Коля с ребятами?
— Спроси у дамы, — посоветовал интеллектуал.
— Я буду говорить только с капитаном Ланкастером, — услышал Антон голос своего стрелка- радиста. — Если вы меня тронете хоть пальцем, вам не жить!
Спецназовцы рассмеялись.
— Ты полагаешь, — ради беседы с Золой ефрейтор переместился из кресла пилота в салон, — твоя жизнь имеет такую ценность?
— Спроси об этом у капитана! — отрезала Зола. Ефрейтор приставил пистолет к ее виску. Расстегнул ширинку на своих штанах.
— Парень, если бы ты знал, как ты рискуешь! — И под пистолетным дулом темные щеки Золы пылали гневом.
Раздался грохот. По корпусу вертолета простучал короткий каменный дождь. Антон хоть и не видел, но сообразил: снаряд попал в остов стены, за которым укрывался вертолет.
— Я бы с охотой взялся доказать тебе обратное насчет твоей жизни и моего риска, — задумчиво произнес ефрейтор, — если бы не три обстоятельства. Первое: чтобы это доказать, надо всего лишь спустить курок, что, согласись, сделать в нашей ситуации очень просто. Второе, крайне огорчительное для меня, обстоятельство: после того как я вложу тебе в башку мое доказательство, ты никоим образом не сможешь засвидетельствовать мою правоту, как, впрочем, и неправоту. Вообще ничего не сможешь засвидетельствовать. И наконец, третье: я столько всего доказал разным людям подобным образом, что собственная правота не то чтобы перестала доставлять мне удовольствие, но, скажем так, прискучила. Нет новизны.
— Чего ждем, командир? — спросил первый. — Сейчас они уберут стену, и…
— Рация была на приеме, когда мы взяли вертолет, — добавил второй. — Они все слышали. Надо улетать!
— Как думаешь, — с сожалением застегнув ширинку, спросил ефрейтор у Золы, — кто более ценит твою жизнь — Ланкастер или этот… как его… Конян?
Очередной залп чисто, как бритвой, срезал остаток стены. Красный обломок кирпича с такой силой ударил в пуленепробиваемое стекло кабины, что стекло помутнело на месте удара, пустило во все стороны трещины.
Теперь вертолет открыто стоял на зеленой лужайке. Ничто не загораживало его от пушек Конявичуса.
Антон по-прежнему лежал на железном полу, обхватив голову руками. От прямого попадания снаряда это, конечно, уберечь не могло. Вне всяких сомнений, ефрейтор был сумасшедшим. Воздух, казалось, был полон сумасшествия. Все, кто дышал им, были сумасшедшими. Не дышали воздухом и, следовательно, не были сумасшедшими только мертвые. Они спокойно лежали на траве — никого не били, никуда не спешили, никому ничего не стремились доказать. «Лучшие люди — мертвые люди», — подумал Антон.
Пушки Конявичуса молчали.
— Ты не была бесконечно неправа, утверждая, что твоя жизнь представляет для них некоторую ценность, — ефрейтор ткнул пальцем в сторону боевых порядков Конявичуса. — Они оценивают тебя в один вертолет.
— Там меня оценивают выше, — указала в противоположную сторону Зола.
— В два вертолета? — уточнил ефрейтор.
— Командир, — перебил спецназовец-интеллектуал, — это достаточно редкий случай, когда срабатывает так называемый магический эффект б…ва.
— Магический? — покачав головой, ефрейтор легко перебросил тренированное тело в кресло пилота. — Честно говоря, я пока не вижу здесь никакой магии.
— Он срабатывает с максимальным эффектом, когда б… как образ жизни и мысли является реализацией духовной сути, то есть натуры. Такие б… надмирны и бессмертны, командир. Если их за что и могут наказать, так только за отступление от их правил. Скажем, за непредательство вместо предательства.
В следующее мгновение заработал винт. Вертолет затрясся. Антон, как бревно, покатился под окованные черные ботинки вцепившихся в бортовые ременные петли спецназовцев. Ботинки встретили его как положено — Антон отлетел в угол салона. Вертолет накренился, и он снова, ломая ногти о заклепки на
