(отсюда прописная буква), которая отдаляет человечество от его изначального состояния, условий, что предшествовали его «падению». Что же касается «революции», это общая историческая противоположная тенденция, цель которой — возвращение к норме, восстановление идеального состояния, уничтоженного «первоначальным грехом», согласно этимологии слова «революция» (от позднелат. revolutio — поворот, переворот, превращение, обращение). Это предполагает, что традиционализм революционен по определению, и среди многочисленных свидетельств революционной сущности христианской традиции мы приведём лишь эти слова пророка: «И застроятся потомками твоими пустыни вековые: ты восстановишь основания многих поколений, и будут называть тебя восстановителем развалин, возобновителем путей для населения». Когда марксист объявляет себя «революционным», даже узурпируя это прилагательное, он делает это искренне. Поскольку марксистское мессианство действительно выступает за возвращение к нормальному и основному состоянию человечества. К сожалению, это состояние определяется в терминах «бесклассового общества» и «примитивного коммунизма». Антитрадиционный характер марксизма порождён, главным образом, этой материальной утопией, нежели мессианством. От этого он не становится менее ужасным и, чтобы оценить опасность, которую он, несомненно, представляет, следует помнить генонианское различие между анти–традицией и контр– традицией.
Хотя Революция характеризуется метафизической напряжённостью в изначальной духовности, Ниспровержение делает это из–за материалистической, второстепенной или первичной тенденции. Но в самом себе Ниспровержение содержит две фазы: анти–традиционную фазу чистого или простого отрицания духовности, и контр–традиционную фазу, более тонкую, где материализм сопровождается тем, что Генон называет «извращённой духовностью», понятием, достаточно близким к «второй религиозности» Шпенглера, пародии истинной духовности. Марксизм, понимаемый только как контр–традиционное явление, представляет любопытную смесь материализма (детерминизма «инфраструктуры» классовой борьбы) и духовной пародии (неверно истолкованного мессианизма завоевания Золотого века).
Далее мы увидим, как некие фрагменты священных индуистских книг с поразительной точностью предсказывают моральное разложение Кали–юги, сексуальный отказ от нашего времени; тем же способом христианство предвидело появление противоречия, доказательством чему служит евангельское предсказание: «Ибо восстанут лжехристы и лжепророки, и дадут великие знамения и чудеса, чтобы прельстить, если возможно, и избранных». Как не увидеть здесь намёк на современное разложение Церкви, очарованной марксизмом? И Бертран Дюбо, критикуя применения гегельянской схемы к истории христианства, прав, когда пишет, что «Католицизм — не тезис, а синтез, который охватывает всё, и этот синтез способен сопротивляться не противоположности, но системе, претендующей на эквивалентный или высший синтез. Подлинной универсальности, вероятно, противостоит ложный универсализм». В первом же ряду фигурирует марксизм, поэтому бесполезно бороться с любым биологическим «дифференциализмом», оставляя ему универсальную монополию. Вы можете лишь победоносно направить против псевдо–универсализма левых подлинную универсальность Традиции, открытие которой способно привести к традиционной христианской экзегезе. В этом и ни в чём больше заключается непременное условие истинной духовной европейской революции.
Переходя к «социально–революционному» христианству, а не духовной революции, «Новая школа» «правых» пыталась предотвратить коммунизм. В своём предисловии к книге Луи Ружьер, А. де Бенуа пишет: «Л. Ружьер, описывая то, что уже произошло, в то же время, описывает то, что нас ожидает». Показательная фраза, причём включающая в предисловие совокупность всей работы. Христианство обвиняется в возникновении непосредственно из иудаизма, в частности, из «древней библейской традиции презрения к могущественным». Пророков осуждали как домарксистских предтеч систематической восторженности пред «смиренными» и «местью бедняков». Псалмопевцев обвиняли в том, что они пошли на обман и предложили принцип классовой борьбы. Во всей этой массе анахронизмов мы без труда угадываем типичную дрожь консервативного интеллектуала, боязливую реакцию преимущественно перед «великим пожаром», который приносит на «землю» все формы истинной революции, весьма далёкой от восстановления эгалитаризма, но, напротив, — «справедливого неравенства», так любимого Аристотелем.
Равно как революция левых, Революция правых в действительности постулирует противостояние богатым и победу «бедных», но с существенным различием, которое заключается в том, что богатство и бедность понимаются ими более в социальном смысле, нежели в духовном. С этим условием согласованы формулы: «Последние будут первыми в моём Царствии» или «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное», а также с парадоксальными утверждениями, на которых была построена Нагорная Проповедь. Для традиционализма христианство не является политически революционным и принадлежащим к «правой» стороне, и богатство ни в коем случае не определяется, исходя из принадлежности к определённому экономическому классу. Это, прежде всего, жизненная позиция, некий способ использования материальных и экономических, но также и биологических преимуществ, — в этом случае в достижении удовольствия и господства, в тщетных поисках благ мира сего, которые несовместимы с онтологическим богатством внутреннего единства. Также синонимом материального богатства является духовная нищета, а синонимом материальной нищеты — духовное богатство.
«Тот, кто поднимет меч, от меча и умрёт». Это евангельское предсказание, глубокий смысл которого вспоминает Генон, может быть отнесено к современным псевдо–правым, необычайно иллюстрируя этот «антиогенез конца», к которому, в конечном счёте, приведут их действия. Обвиняя христианство в «разрыве с миром», псевдо–правые указывают на его неспособность видеть различие, согласно доктрине двух природ между Человечеством и этим миром (у арабов, соответственно, Adam и Dunya[55]). Для них мир ограничен этим нижним миром, инфрамиром. В этот момент они не способны проникнуться чем–то большим, чем традиционными христианскими и индуистскими «юдолью слёз» и «путешествием в ночи». Но это отрицание метафизического порядка не смогло бы стать развязкой во всеобщей экономике нынешнего цикла. Оно лишь некоторое время питает «извращенную духовность» контр–традиции и готовит долгосрочный вид имманентного правосудия, легитимный удар сзади, инаугурационную революцию нового человечества.
«Кто не со мной, тот против меня». По словам, А. Бенуа, это является «ключевым словом (слоганом) всех тоталитарных режимов». Это не просто очередной анахронизм. Революция, которая метафизически ссылается на Золотой век в традиционном смысле, не может быть тоталитарной. Тоталитаризм является типично современным явлением. Он возник, когда революционное напряжение было (и есть) предназначено не для интегративного единства, характерного для изначальной духовности, а для единообразия под эгидой материального гипостазированного элемента: экономики в марксизме, расе в национал–социализме. Тем не менее, являясь тоталитарной или нет, всякая революция устанавливает обязательное жёсткое различие между её сторонниками и противниками, духовную демаркационную линию (в случае традиционной революции) или идеологическую (в случае тоталитарной революции), перед которой она скрывает принадлежность натуралистического порядка в концепции родины или семьи. Это объясняет смысл отрывка из апостола Павла: «Нет ни иудея, ни грека, нет ни раба, ни свободного». Есть только христиане и не христиане. Паулисты утверждают, что христианство является в первую очередь идеальной родиной, выходящей за пределы исторической и плотской родины, эхо чего мы слышим в отрывке Евангелия от Матфея, где как раз затрагивается вопрос семейных связей: «Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью её, и невестку со свекровью её, и враги человеку домашние его». Реакции, которые вызывают такие намерения у сторонников антихристианского правого движения, служат доказательством того, что они остаются «узниками» партикуляристского мировоззрения, согласного с первенством случайных общественных связей и подчинением культурных и религиозных явлений требованиям патриотизма и социальной сплоченности. Столкнувшись с необходимостью поддержать одну из
