Ручьи лесные мчат; Когда под снегом спит трава И с волком говорит сова. С тем, что пожрал волчат. — — То были взоры сатаны! (Так кормщик восклицал) — Мне страшно. — Ничего! плывем! — Отшельник отвечал. Челнок уже у корабля, Я в забытье немом, Челнок причалил к кораблю, И вдруг раздался гром. Корабль внезапно тонет.
Из-под воды раздался он И ширится, растет: Он всколыхнул залив, и вот Корабль ко дну идет. Старый Моряк находит спасенье и челноке.
От грома океан застыл, И небеса в тоске, И, как утопленник, я всплыл Из глуби налегке; Но я глаза свои открыл В надежном челноке. В воронке, где погиб корабль, Челнок крутил волчком; Все стихло, только холм гудел, В нем отдавался гром. Открыл я рот — и кормщик вдруг, Закрыв лицо, упал; Святой Отшельник бледен был И Бога призывал. Схватил я весла: и дитя, Помешано почти, Смеется, не отводит глаз От моего пути. — Ха! Ха! — бормочет, — как я рад, Что может Черт грести. — И я в стране моей родной, На твердой я земле! Отшельник вышел и спешит, Скрывается во мгле. Старый Моряк умоляет Отшельника принять его исповедь; и его душа облегчена.
'Постой! Я каяться хочу!' Отшельник хмурит взор И вопрошает: 'Кто же ты? Что делал до сих пор?' — И пал с меня тяжелый груз С мучительной тоской, Что вынудила мой рассказ; И я пошел иной. Но все-таки тоска заставляет его бродить из страны в страну.
С тех пор гнетет меня тоска В неведомый мне час, Пока я вновь не расскажу Мой сумрачный рассказ. Как ночь, брожу из края в край, Метя то снег, то пыль;
