— Да? Ну, значит, мои информаторы ошиблись, и это был кто-то другой. Ничего удивительного, дружище, выздоравливающие солдаты очень похожи друг на друга.
Обер-вахмистр встает и берет из угла знакомый карабин. Бросает его мне. Совершенно автоматически я вскакиваю, ловлю оружие в воздухе и застываю в ожидании команды. Жандарм удовлетворенно кивает головой.
— Солдат, врачи не ошибаются. Оружие ты ловишь именно как оружие, а не как обычный предмет.
Я удивленно смотрю на собеседника.
— Не понял?
Утвердительно киваю.
— А ты возьми-ка его наизготовку.
Раз — и карабин у моего плеча.
— И как много времени на это потребовалось?
— Секунда, герр обер-вахмистр.
— То есть, перехватывая карабин в воздухе, ты уже изначально предполагаешь то, что из него придется стрелять. И руки уже сами выбирают, как лучше его ухватить. Метлу или лопату держат иначе, чем оружие. А это тренировки, Макс. Долгие. И трудные. Где тебя учили?
— Не помню, герр обер-вахмистр. Я совсем ничего не могу вспомнить об этом.
— Интересно было бы посмотреть на тебя в бою… Ну, да ладно! Оружие разрядить — к осмотру.
Жандарм внимательно обходит меня со всех сторон.
— Кстати, а почему ты так держишь оружие? Ведь уставная стойка совсем другая.
— Так учили, герр обер-вахмистр.
— И где ж тебя так учили… Такое слово — Гармишпартенкирхен — говорит что-нибудь?
— Нет, герр обер-вахмистр. Я не знаю, где это и что это.
— Надо же, а я думал, знаешь. А на флоте тебе служить не приходилось?
— Только с берега и видел, герр обер-вахмистр.
— А на самолете летать? Или с парашютом прыгать?
— Ни разу, герр обер-вахмистр.
Жандарм молчит и в задумчивости постукивает по столу пальцами.
— У тебя нет зольдбуха. Нет почти никаких личных вещей. Нет оружия, и жетон тоже отсутствует. Да, от формы остались одни лохмотья: взрыв произошел совсем рядом. Я еще могу допустить, что вещи разбросало взрывом. Туда же унесло и оружие. Но жетон-то куда делся?
— Не знаю, герр обер-вахмистр. Я вообще ничего не могу вспомнить об этом.
— А вот госпитальные порядки ты знаешь очень даже хорошо. Приходилось лежать в них и ранее? Так ведь?
— Наверное, герр обер-вахмистр. Вам виднее, вы же лучше знаете подобные ситуации. Наверняка, уже встречались с чем-то похожим раньше.
— Правильно мыслишь, Макс. И не только с таким. Поверь мне, я уже много видел различных случаев. И память теряли, и документы. Но все, в конечном итоге, выяснялось. Правда, бывали случаи, когда это выясняли слишком поздно. Сам ведь знаешь, от пятисотого батальона у нас никто не застрахован. Решат, что ты дезертир или что-то в этом духе… Нет-нет, не подумай, что я тебя пугаю, просто в моей практике такие случаи уже встречались, и было, что из-за мелкого проступка солдат симулировал потерю памяти. Но это у него получилось не очень хорошо и вызвало обоснованное подозрение. Вот и загремел бедняга в собачий батальон. Там-то он все быстро вспомнил. Да только вот помогло это ему мало: пока бумаги ходили туда-сюда… Словом, освобождать было уже некого. Так что подумай Макс, хорошенько подумай и постарайся вспомнить.
— Что вспомнить, герр обер-вахмистр?
— А все. Все, что вспомнишь, сразу мне и расскажи. Так и скажи любому санитару: мол, хочу видеть старину Борхеса. Не сомневайся, я очень быстро тебя найду. А сейчас иди, выздоравливай и восстанавливай память.
Когда за моей спиной захлопнулась дверь, я не чувствовал себя настолько выжатым, каким был после приема у Киршбеера. Пот не катился градом у меня по лицу, не колотила дрожь. Но вся ситуация напоминала мне состояние перед прыжком в воду с высокого обрыва. Вот ты стоишь, наклонился, и понятно уже, что отыграть назад не получится, надо прыгать. А если не прыгнешь, то с большой долей вероятности полетишь в воду просто так, неподготовленным. И не факт, что это будет лучше. То есть, прыгать надо, другого выхода просто нет. Но ты цепляешься за каждую долю секунды, что осталось перед прыжком. Даже за воздух готов пальцами держаться. Потому что — страшно. Здесь привычная земля (в которую уже готовы пустить корни твои пятки), а там, внизу — неизвестность. Может быть, вся эта лужица глубиной по колено, и уже через секунду хлюпнувшие мозги разлетятся по поверхности воды. А может быть там глубоко, и, красиво прорезав стрелою воздух, ты почти бесшумно войдешь в воду и, описав там положенный пируэт, вырвешься наверх. Наверх, к воздуху. И к свободе, которая ждет тебя там, внизу.
Главврач отложил в сторону исписанные листы и поднял глаза на стоявшего перед ним фельджандарма.
— Итак, старина Борхес, что вы можете сказать по данному случаю? Физически состояние Макса вполне удовлетворительно, и я не вижу причин, чтобы дальше держать его в госпитале. Мест не хватает даже для тяжелораненых. Если, как вы говорите, он опытный солдат, то его место на фронте. Если у вас есть какие-то сомнения, изложите их. В любом случае, меня интересуют все ваши доводы, поскольку окончательное решение все-таки за мной.
— В тот день на станции, герр штабсарцт, разгружалось сразу несколько частей. В том числе и группа выздоровевших солдат, направленных для прохождения службы после излечения в госпитале. Не в вашем, герр штабсарцт. Наведенные мною справки не позволили однозначно подтвердить или опровергнуть факт нахождения Макса в этой группе. Двумя днями ранее этот госпиталь был захвачен бандитами и подожжен. В огне погибла часть документации. Из служащих госпиталя уцелели немногие. Никакие запросы также не пролили света на личность этого солдата. Он, несомненно, немец. Опытный боец, прошедший хорошую выучку. Но вот установить, где и при каких обстоятельствах он ее проходил, мне не удалось. Что-то очень знакомое, но память не подсказывает мне вывода. Мелькнула было мысль, что он — из горноегерских или десантных частей. У тех специальная подготовка, да и воюют они порою в весьма стесненных условиях. Отсюда и специфические приемы обращения с оружием. Но для десантника он слишком крупный — те чуток постройнее будут. Да и физически они покрепче. А егеря хорошо помнят название города, где их обучали. Для Макса же это слово — пустой звук. Отсутствие у него личных вещей и документов вполне объясняется, если вспомнить, в каком состоянии он был обнаружен. Там только верхняя часть одежды осталась относительно целой — все прочее разодрало в лоскуты. Словом, герр штабсарцт, у меня нет оснований требовать в отношении его каких-то экстраординарных мер. Полагаю, что это чисто медицинский случай, не входящий в компетенцию фельджандармерии.
— Вы абсолютно в этом уверены, мой друг?
— Да, герр штабсарцт. И готов подписаться под каждым своим словом.
— С медицинской точки зрения, у меня тоже нет никаких причин для дальнейших проволочек. Он ведь у нас гренадер?
— Ну, во всяком случае, если судить по знакам различия, то да.
— Вот и отправим его по соответствующему адресу. А там только будут рады незапланированному пополнению. Благодарю вас, обер-вахмистр. Вы мне очень помогли.
— Всегда рад помочь, герр штабсарцт! — поднялся с места фельджандарм. — Да, кстати, а на чьё имя вы собираетесь ему документы выписывать?
— Хм… — потер подбородок главный врач. — Ну… это дело канцелярии, я полагаю?
— Не совсем, герр штабсарцт. Нет, разумеется, сопроводительные документы выписывает ваш писарь — это так! Но вот на чьё имя? Мы ведь так и не установили фамилии этого Макса!
— Но он же назвал её Киршбееру!
— Предположительно. Не факт, что это его настоящая фамилия. Вдруг, впоследствии, выяснится что- то? Солдат мог и ошибиться, ему простительно — контузия. А вот офицер… который эти бумаги п о д п и с ы
