— Ну ты не врач, Валентина. — Он отвечал не думая, говорил, чтобы что-то сказать, а сам пытался понять, что именно она узнала и на что готова пойти.
— Да причем тут врач! Если ты решил это сделать я найду юриста! Я объявлю, что незаконно...
Замиралов почувствовал холодок у сердца. Неужели ей рассказали все? И если это сделал Феликс, сколько же она согласилась заплатить ему? Но она не даст столько, сколько он запросит. Умрет от жадности.
От сердца отлегло. А если не он, то рассказали не то. Ага, ну конечно, ей наверняка сказали, что он взял на работу женщину, молодую, приятную, а эта недотепа решила, что он завел любовницу, которая намерена окрутить его и женить на себе.
— Так что же ты объявишь незаконным? — уже совершенно спокойно спросил Замиралов.
— Твой брак!
— Мой брак? — Он вскинул брови и глаза его молодо заблестели. — Слушай, девочка, ты мне подкинула хорошую мысль. А если мне и впрямь напоследок покуролесить? С молоденькой? Она на самом деле хороша собой. Умная. А если приодеть... — В его голосе слышалась ирония, и Валентина уловила ее. Так говорила мать, когда высматривала очередного жениха для Валентины. Они все были дурно одеты, с ее точки зрения, она каждого хотела нарядить на свой манер.
— Перестань! — завизжала Валентина. — Я не допущу!
— Но тогда тебе туго придется — после моей смерти избегаешься по судам, все наследство растрясешь. Меховой Дом захиреет и лопнет. Никакой прибыли. И останешься ты, дорогая моя, у разбитого корыта. А твой Митечка тут же испарится.
— Ха-ха-ха! Да я продам твой Дом назавтра после похорон!
— Так быстро не обернешься. — Он вздохнул. — Жаль, что ты не хотела учиться бизнесу. Тогда бы знала, дорогая дочурка, что сперва надо провести аудиторскую проверку. А вдруг на моем Доме висит столько долгов, что его покупать-то себе дороже? Без штанов останешься.
— О Господи! Да что ты обо мне-то беспокоишься? Тебе пора собороваться, а не вертеть хвостом!
Замиралов смотрел на достаточно молодое, но отвратительное в своей злобе и ненависти лицо. Жирный подбородок посинел и трясся; кстати, у Альбины он тоже так трясся, когда она злилась. Валентина вышла точной копией матери. Только его, Замиралова, она ненавидит еще больше, чем ненавидела его Альбина.
— Так ты что, на самом деле завел любовницу? Попробуй ей хоть что-то оставить. Хоть одну копейку! Я уничтожу ее! Сгною в земле! Я ее...
— Что-нибудь я не собираюсь ей оставлять. — А про себя добавил: «Я оставлю ей все. Ты ничего не получишь, дочурка моя, стерва ты моя родная».
22
— Феликс? Привет. Валентина. Замиралова.
Феликс ждал этого звонка с интересом. Появление в кабинете отца «дублерши» заставит позвонить именно ему. И предложить кое-что — это безусловно.
— Да. Слушаю, Валентна Иннокентьевна.
— У меня к тебе дело. Надеюсь, сам знаешь, о чем речь.
— Ну я бы не стал рисковать. Не люблю ошибаться.
— Да ладно придуряться. Слова в простоте не скажешь. Ты всегда все знаешь, даже раньше времени.
— Да бросьте, прежде самого человека о событии может узнать только Господь Бог. Вы мне просто льстите.
— Кончай выдрючиваться, Миронов. Когда встретимся?
— Дайте-ка подумать. Не сегодня, это уж точно. И не завтра. А послезавтра я отбываю в командировку.
— Ага. Понятно. Бережешь свою задницу. Боишься моего любимого папочки.
— Но я же не его сынок.
— Да я бы и на твоем месте его уже не боялась.
— Это не предмет для обсуждения.
— Ладно, даже хорошо, что ты такой пугливый, Феля. Когда будешь на меня работать, и меня станешь бояться. Я люблю, когда меня боятся.
— А вы уверены, что я стану работать на вас?
— А то. Как только мой папаша сыграет в ящик, я заступаю на его место. И все будет, как я скажу. Ну так вот, дорогуша моя кучерявая, если не хочешь вылететь за дверь сразу после похорон, советую встретиться со мной.
— Но Валентина Иннокентьевна...
— Да, да. Я два раза не предлагаю. Сейчас я формирую свою команду...
При этих словах Феликс чуть не расхохотался — и эта стерва туда же! Одни командиры кругом!
— Так вот, кто не хочет на меня работать — за дверь! Без выходного пособия.
— Валентина Иннокентьевна, на все поступки существуют законы. Советую вам узнать об этом заранее.
— Да пошел ты...
— А кроме того, есть такие понятия, как суд, тяжба и прочее, весьма обременительное в денежном выражении.
— Ты ведь понимаешь, Феликс, что я не стану сидеть сложа руки или бегать по судам. Я расчищу себе место, на которое вы хотите посадить эту сучку. Учти и ему скажи, старому дураку, что никогда не опустить ей в кресло хозяйки свою задницу. Понял?
— Я бы не советовал тебе угрожать, — тихо сказал Феликс.
— Ну конечно, ты меня пишешь, да?
— Могла бы и не спрашивать.
— Ну да, ты всех пишешь.
— Оглянись вокруг, посмотри в окно, понимаешь, где живешь? Да?
— Спасибо, дорогой, а я-то думала, в Париже.
— Там я тоже не советовал бы тебе лепить все подряд.
Она кинула трубку, и в уши Феликсу проныли короткие гудки.
Ну что ж, — Валентина втянула со свистом воздух. Она еще займется этой куклой.
23
Ира Зотова несколько дней пребывала словно в прострации. Но всего несколько дней.
Однажды утром она рано проснулась, ни секунды не позволив себе разлеживаться в постели, погнала себя в ванную. Мощная струя прохладной воды ударила в темечко, Ире показалось, что эта струя пробила невидимый колпак, который будто накрыл ее после того, как на нее свалилась новость об отце. Мысли побежали со скоростью падающей воды. Итак, говорила она себе, намыливая жесткую мочалку-варежку любимым мылом с запахом лесного папоротника, кто она сейчас?
Вчерашний редактор, вчерашняя сирота, воспитанная одной бабушкой, одинокая женщина за тридцать.
А кем должна стать?
Сегодня Ира Зотова хозяйка двух квартир и — О Боже! — наследница крупного состояния.
Она закрыла воду, отдернула занавеску, надела розовый халат с эмблемой на шалевом воротнике, изображающей стилизованного орла, и вышла из ванной.
Кухонное окно щедро открыто солнцу. Такому же свежему и полному силы, как и Ира в данный момент. Она чиркнула спичкой и зажгла конфорку. Сейчас сварит крепкий кофе и подумает, с чего начать новую жизнь.
Бабушка никогда не рассказывала ей об отце, а она не спрашивала. Ира вообще предпочитала не
