щербатыми тротуарами окнами, печали и горести, будто выставляемые напоказ. Вечера в такие кварталы приходят как-то суетливо, поспешно.
Пока они стояли и прикидывали, куда направиться дальше, стали зажигаться огни маленького кафе и бара на углу улицы. В тени серых стен появились стайки подростков, парней с подружками, под чахлыми платанами заняли свои позиции одинокие девицы.
Девицы явно скучали, а подростки стояли молча, лениво, очень равнодушно поглядывая по сторонам. Короткие кожаные курточки уже вышли из моды, эстрадные идолы еще не продиктовали новый стиль, и молодые люди были одеты разномастно, вызывающе небрежно.
Туристы под их немигающими взглядами чувствовали себя не очень уютно. Девушки — каждая рядом со своим парнем — поглядывали на Алексея и его товарищей с чуть большим интересом. Они были почему-то очень похожи, словно птенцы из одного гнезда: длинные волосы небрежно падали на плечи, блузки застегнуты лишь на нижние пуговички, брезентовые потрепанные сумки через плечо, широкие юбки почти до земли…
Захотелось побыстрее выбраться из паутины тесных улиц на широкие бульвары, где свет и воздух. Он заметил, что и его товарищам тоже не по себе: Гера, державшаяся все время рядом, чуть слышно произнесла: «Какой странный вечер…» Она была за границей впервые, и все ей казалось странным и непонятным, и временами она весьма эмоционально выражала удивление. Гера уже в первый день туристской поездки выяснила, что Алексей заканчивал среднюю школу в ее родном Таврийске, откуда и уехал учиться в университет. «Мы земляки, и потому должны держаться вместе, — в шутку сказала она Алексею и после многозначительной паузы добавила: — Возьми меня, пожалуйста, под свое крыло». Алексей видел, что такой шустрой, уверенной в себе девице его «покровительство» совсем не требуется, но было приятно, что его заметили среди других ребят группы.
Для Алексея это тоже была первая в жизни поездка за границу: туристскую путевку ему выделил комитет комсомола как поощрение за активную общественную работу и в связи с блестящим окончанием университета.
— Таращатся на нас, словно мы с другой планеты, — Гера чуть приметно показала на парней и девчонок у серых стен.
— В самом деле, как-то не по себе, — согласился Алексей. Что-то неуловимо тревожное ощущалось в сумраке улочек, укрытых быстро темнеющим небом. А может, так казалось? Видимых причин для беспокойства вроде бы не было. Улочки жили своей вечерней жизнью. Стремглав, крикливо носились по разбитым мостовым ребятишки, громко и добродушно перекликались женщины-соседки, у витрин маленьких магазинчиков на минутку-другую задерживались редкие прохожие и медленно брели дальше. Вот только подростки… Почему у них такие немигающие взгляды, застывшие, словно ломкое стекло, глаза?
Девица под платаном, одетая, а точнее, полураздетая так, что даже неискушенные туристы сразу догадались о ее древней профессии, окликнула Алексея:
— Эй, парень, бросай свою козу, причаливай ко мне.
Она обратилась именно к Алексею, может быть, потому, что он выделялся среди своих спутников ростом и спортивной походкой.
— Что говорит эта мымра? — неприязненно спросила Гера, хотя было ясно — даже не зная языка, уловила смысл того, что выкрикнула пухленькая девица, которая была удивительно к месту на перекрестке среди черных пластиковых мешков с мусором у кромки тротуаров, по-соседству со сгорбленными старухами на раскладных стульчиках под стенами.
— Учить языки надо, — назидательно пробормотал Олег.
— Эй, не сомневайся, я тебя кое-чему научу… Твоей овечке такое и невдомек, — не унималась девица. — Или ты меня не понимаешь?
— Спасибо, мадемуазель, я все понял, но даже в школе числился в неспособных учениках, — вежливо ответил Алексей.
— Жаль, паренек, но святая парижская богоматерь тому свидетельница — ты мне нравишься, — рассмеялась девица.
— Что она такое говорит? — не унималась Гера, почти повиснув на руке у Алексея.
— Разве не понятно, — поддразнил девушку Олег Мороз, — эта хозяйка вечерних панелей желает нам приятного знакомства со славным городом Парижем.
— Шутите! — Гера старалась скрыть беспокойство. — А мне все это не очень по душе. Тоскливо как- то, кошмар и катастрофа.
Это были два ее любимых словечка, и она часто употребляла их к месту и не к месту.
— Да, обстановка не из праздничных, — согласился Алексей. — Вот что, ребята, нечего нагонять на себя страхи, держитесь увереннее.
Именно тогда в конце тоннеля-улицы, в неясном скудном свете редких уличных фонарей появилась стайка молодых людей. Они шли посредине мостовой, заняв всю улицу, шли шумно, что-то выкрикивая, высвистывая бравурный марш. У Алексея заныло сердце — еще не зная, не предполагая, что будет дальше, он вдруг ясно понял — этих не обойти стороной, слишком они возбуждены, накачаны бесшабашностью. Его тревога передалась и Олегу. Он то ли спросил, то ли предложил:
— Повернем обратно?
— С какой стати? — упрямо ответил Алексей. — Пусть себе веселятся, что нам с ними делить?
Он надеялся, что с шумной компанией они разойдутся мирно.
Подростки у стен зашевелились, задвигались, у них было хорошо развито чутье на скандалы. Старушки поспешно собрали свои раскладные табуреточки и исчезли в темных проемах подъездов.
Предводительствовала шумной ватагой девушка в узких кожаных брюках, перехваленных широким кожаным поясом, в черной рубашке, фасон которой что-то смутно напомнил Алексею. Это уже потом он рассмотрел девицу и запомнил, кажется, на всю жизнь, а сейчас только машинально отметил, что вышагивала она уверенно, по-солдатски печатая шаг. Девушка была невысокого роста, белокурая, из тех, кого обычно называют миниатюрными блондинками. Она шла впереди своих шумных спутников, и нарочитая грубость ее походки воспринималась неестественно, словно бы она пародировала кого-то или поддразнивала парней, которые роились вокруг нее в надрывном веселье. Девушка была старше остальных. Но ее слушались не только поэтому, по какому-то праву она была лидером. Спутники ее недавно перешагнули подростковый возраст, одеты они были под стать своей предводительнице — черные рубашки, кожаные иссиня-черные брюки, высокие, грубо сбитые сапоги. Парни ржали на любую, выкрикнутую кем- либо из них фразу, энергично жестикулировали, словом, им было весело, и они не сомневались, что и эта улица, и вечер, и вообще весь мир принадлежат им.
Разговаривали они на немецком.
— Кажется, эти хлопчики ищут, с кем бы сцепиться, — тихо сказал Олег. До этого они везде, на каждой встрече в молодежных клубах и в студенческих аудиториях, где успели побывать, чувствовали искреннее расположение и интерес к себе.
— Туристы, как и мы, — успокаивающе ответил Алексей. — Кажется, из ФРГ. Наверное, где-то побратались с зеленым змием, и он их одолел.
— Боюсь, мирно разойтись не удастся, — все больше мрачнел Олег.
Парни явно искали, как растратить подогретую спиртным энергию. Еще Алексей заметил, что вместе с ними были два молодых человека, по виду парижане. На их одинаковых куртках выделялись странные значки, напоминавшие не то паучков, не то фашистскую свастику.
Местные ребята тоже заметили этих молодых людей со значками, и с них стало сползать сонное выражение, на лицах проступила брезгливость, с которой разглядывают что-то грязное или непристойное.
Алексей прикинул: сейчас, через несколько шагов они встретятся с веселенькой компанией лицом к лицу. Они слишком выделялись на этой улице, чтобы пройти незамеченными. Любой француз и раньше, заметив их, безошибочно определял: «Вот идут русские…» Нет, они не были одеты так, чтобы «выпадать» из общего фона, юношеский стиль в последние годы подогнал одежду парней и девушек из разных стран под некий общий стандарт. Однако их, русских, узнавали издалека.
— Парни! — громко сказала миниатюрная блондинка, когда они встретились посреди улицы. — Дурная примета, если дорогу переползают эти русские свиньи!
