надежда: вдруг обойдется! Агент ценен, и рука с наганом опустилась.
Подвал был просторным и высоким. В стене виднелось углубление. Оно заинтересовало Ставского.
— Там лаз под обрыв Саксагани, — пояснил Юркин.
Ставский выругался:
— Что же ты молчал, дурак! Он не завален?
— Осенью был исправен. — Юркин стал поспешно отбрасывать доски и мешки, прикрывавшие выход к речке. — Заделали, чтобы тепло не уходило… Вдруг из норы пар пойдет. Закуржавеет — люди заметят…
Леонид Захарович воспрянул духом. По-хозяйски сложил в мешок пироксилин и запалы, а также свернутое трубкой оцинкованное железо и кусок олова. Захватил с собою и толстую заостренную палку с железным наконечником.
Хозяин тем временем раскрыл вход в подкоп. Он и сам теперь понял значение запасного выхода: можно убежать!
И вновь гость указал наганом:
— Ступай первым!
Юркин на четвереньках пополз в нору. Ставский — за ним…
По первому гудку утром из хаты вышел Юркин. Пошатываясь, как пьяный, он обычным путем пошел на шахту.
Чуть позднее от соседей прибежала домой его жена. Вскоре она с полной корзиной в руке поплелась на барахолку, повесив на дверь большой замок.
Наш чекист, карауливший сообщников, доложил в горотдел ОГПУ об изменении обстановки.
— Усилить наблюдение! — распорядился Бижевич, уверенный, что Ставский предпримет какие-то новые шаги.
Юзеф Леопольдович был в приподнятом настроении: из Москвы дали распоряжение строго допросить начальника шахты! Если подозрения Бижевича подтвердятся, то санкцию на обыск и арест даст союзная прокуратура.
А я в тот час проверял на станции очередной состав с железной рудой. Было очень холодно, и мы с Васей Васильевым часто бегали в будку стрелочника греться. И замешкались с контролем. Дежурный но станции поторапливал нас.
— Закурим, нехай ему лихо! — Василий Михайлович привалился к стенке вагона и угостил меня «пушкой». Затянулся я и показалось, что стало вроде теплее.
Вдруг я увидел между составами человека в свитке, подпоясанный коричневым кушаком. За плечами мешок, в руках — палка с металлическим наконечником.
— Ставский! — шепнул я Васильеву.
А где же наши хлопцы? Кто «ведет» его? Чтобы не попасть Ставскому на глаза, я спрыгнул с платформы на противоположную сторону.
Состав был готов к отправлению. Крыло семафора поднято. Рывок — и поезд тронулся.
Ставский на ходу зацепился за борт платформы, подтянулся и перевалился на руду.
Из наших ребят никого! Что-то случилось! Ставский, наверное, ускользнул из-под наблюдения. Я принял решение:
— Вася, едем!
На ходу вспрыгнули на тормозную площадку.
Поезд набирал ход. Низкие тучи. Серенький промозглый день. Ветер насквозь пронизывал наши штатские одежки. Прижавшись спинами друг к другу, чтобы хоть немного согреться, мы следили за врагом, готовые в любое мгновение кинуться на платформу, где он ехал.
Ставский подпрыгивал на руде, опираясь на палку, которая все глубже уходила в толщу груза. Вдруг он быстро вынул палку, в отверстие вставил «колбаску» пироксилина.
— Ого! — Я толкнул Васильева.
Тот сжал мою руку:
— Берем!
Ставский все еще не подозревал, что обнаружен. Снова присел на груду камней, отложив палку. Из мешка вынул шашку. Мы перепрыгнули на ходу к нему. Васильев всем телом навалился на врага.
Ставский попытался дотянуться до палки и ее острием ткнуть в пироксилин. Мы взлетели бы на воздух.
Я закричал во все горло:
— Не шевелись, гад! Застрелю!
В считанные секунды мы скрутили ему руки и отобрали мешок. За поясом нашли наган. Костистое лицо Ставского побледнело. Он зло отплевывался и мерзко ругался.
Сняли с поезда арестованного в Верзовцеве. Из оперпункта ОГПУ я тотчас связался с дорожно- транспортным отделом.
Ответил Макар Алексеевич.
— Поздравляю, академик! Высылаю конвой.
На первом допросе Ставский вел себя вызывающе. Он не скрывал своего прошлого. Да, он дворянин из Невинномысского уезда. Да, служил царю и отечеству. Был у Деникина и Врангеля. Никакого Петерсона он не знает. Никакого Захарченко не видел. Юркин? Это кто такой?
Пришлось вызывать людей из Сухаревки.
— Зачем вам железо и олово? — спросил я.
Ставский наигранно расхохотался:
— Не узнать, гепеушник! Кастрюлю хотел сделать и голову твою сварить!
Я распорядился ввести Илью Захарченко и Настю.
Скуластое лицо врага стало белее мела.
Настя бросилась к нему:
— Леня! Голубок мой…
— Уберите бабу! — закричал он, пятясь к стене.
Из Сечереченска прибыла команда, чтобы сопровождать диверсанта.
Я задал еще раз вопрос об олове и железе.
Как-то устало махнув рукой, Ставский сказал:
— Запишите. Хотел сделать мину и взорвать железнодорожный мост через Ингулец под Эрастовкой.
— Ставский, вы умный и опытный офицер белой армии. Почему скрывались под видом почтового работника? И в Пологах, и в Сухаревке…
— Дура! Я шел от обратного. Чекисты посчитают, что Ставский не пойдет на почту. А я — пошел! Соображать надо…
В Красном Логе жизнь шла своим чередом. Шахты выдавали на-гора все больше руды. Эшелоны уходили в Щекетовку.
Бижевич арестовал-таки начальника шахты. Тот наотрез отказался признать себя виновным и вообще разговаривать со следователем. В его защиту выступили старые коммунисты. Секретарь горкома КП(б)У, знавший начальника шахты с детства, вызвал к телефону Григория Ивановича Петровского и все ему рассказал.
В тот же день из центра ОГПУ звонок:
— Что у вас там, товарищ Бижевич? Разберитесь с начальником шахты. От Петровского запрашивали!
Бижевич догадался: в Центре недовольны, и он распорядился:
— Освободить!
Подписывая пропуск, он пообещал начальнику шахты:
— Еще встретимся!
