– Кто ты, женщина золотоволосая?
Из тьмы подходит – голая, босая. Глаза раскосо стоят, горящие. На шее – брильянты ненастоящие. – Помолись за меня. Я любила всех.
Из-за налоя – снегом – смех. – Глянь, глянь, – да она вся в синяках!..
– Дурак. Вот она летит – в облаках.
– Она и с тем богомазом спала!..
– Дурень, она же его бессмертной возлюбленной
была. …Отпусти мне, милый, все грехи. Я была перед тобой виновна. Пела – воробьем из-под стрехи – Всем царям и господам сановным. Простыни стелила им, хрустя Сгибами да белизной крахмальной… Ты прости – не от тебя дитя, Вверх и вверх растущее печально. Ты прости, что без тебя жила, Жиром да виномпятнила скатерть!.. …Я такая грешница была, Что с меня писали Богоматерь. «Блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят». КОЛОНИЯ Мороз – за двадцать. Горлом – ругань, Как кровь. И встали, как столбы – Недвижно, деревянно, грубо. Сияют стриженные лбы. Я не боюсь вас. Ближе, дети. Я ничему не научу. На сцене в пыльном тусклом свете О вашей жизни помолчу. На воле – дергаются панки. И что-то рокеры кричат. У вас глаза, как после пьянки, И лапы загнанных волчат. Колония. Соври попробуй. А ну! Давай-ка не молчи. Мальчишки эти в серых робах – Нам – ангелы и палачи. Они казнят нас, если надо. За песенное барахло. За то, что мы подачке рады. За то, что сытно и тепло. Хоть сытость – молоком прогорклым. Хоть жар – ступнею на снегу. Мальчишки, милые! Мне горько. Но я соврать вам не смогу. Я только вас пересчитаю И ужаснусь: сколь много вас! Как смотрит Родина святая Безверьем жестких детских глаз… И, тщетно руки вам со сцены Протягивая и крича Стихи, – я ужаснусь измене Труду тюремного врача. «Блажени миротворцы, яко тии сынове Божии нарекутся». Я желала… Я хотела… Не возбраняется штопать черные дыры…
