Там, где хочешь

Вероника растерялась. Кто ж посторонних домой приглашает.

— Да нет, спасибо.

— Может, погуляем? Я совсем одна, никого не знаю. Весь день свободна…

Вероника шла из лицея: рабочий день окончен, почему бы не послушать всякости.

— Давайте в кафе сядем? — кивнула на забегаловку через дорогу. И видя, что собеседница колеблется: — Не гулять же с соевым молоком!

В этот день Вероника узнала, что существуют параллельные миры. По крайней мере один точно.

В параллельном мире женщину не смущает, что она зависит от мужчины. Более того: она хочет от него зависеть. А выглядит так, что это он ей все должен: в ресторане платит, шмотки покупает, передвижения (начиная с кино и заканчивая Египтом) — за его счет. Цветы — очень желательны.

— Это же кабала для женщины. Она ж вечная должница.

Оказалось — нет: «Да мы их жизнь украшаем!»

— Я слышала, русские мужчины молоденьких предпочитают… Это оттого, что украшение не должно быть сильно ношеным?

И тут она обиделась, Лена. У нее даже слезы выступили.

— Да вы знаете, почему ваши мужики за нами гоняются? — Слово «гоняются» она не произнесла, а изобразила, вывалив язык, как уставшая собака. — Потому что мы ничего не просим. Мы всего хотим, но не просим. Или просим, но тихим голосом.

— А не проще ли стоять на собственных ногах?

Лена пожала плечом.

— Проще замуж выйти. За нормального человека.

— Как вы, например, — усмехнулась Вероника.

Лена снова пожала плечом, будто скидывала с него что-то.

— На Украине я жила в пригороде, до работы добиралась час с лишним, платили копейки, и три семьи в двушке: родители, я с сыном и брат с женой беременной. А здесь — дом…

— Вы с сыном приехали?

— Ну да. Ему тринадцать, от армии его уберегу. И за это я тоже благодарна Роберу.

От армии?

Там свои законы, в параллельном мире. Не поймешь. Но вот это поразило больше всего: «Мы хотим, но не просим. Или просим, но тихим голосом». Зазеркалье. Рай для жлобов, закомплексованных, самовлюбленных. Зависимая, благодарная, терпеливая. С калькулятором ходит. Ест хлеб с маслом. Билет на метро потеряла — идет пешком через весь город? Неужели легче принять это унижение, нежели добиться чего-то в жизни? Малого, но своего?

— Те, что добились, — за иностранцев не выскакивают. Ну или если только… по любви.

— А вы не…

— Ну почему же. Когда он сказал, что берет нас, я почувствовала к нему… это… как любовь.

— Это как благодарность.

Лена снова пожала плечом. Как если бы она ни в чем не была уверена.

Вероника подумала: Альберто нужна именно такая, безмолвная.

С Леной обменялись телефонами, но не созвонились.

После было лето, и последняя попытка удержаться с Альберто вместе — нет, не вышло. Роста ему не хватило. Она говорила себе, что будет только с тем, с кем вровень. И, зайдя попрощаться, не выдержала, бросила: «Тебя только русская потерпит».

А когда мама сказала, что Альберто с русской приехал, сердце кольнуло. Нет, не ревность. Сожаление. Сожаление, что не вровень он ей (да и Карим не вровень, шило на мыло, поспешила). Что не сложилось с ним и не сложится. И что он ее до сих пор любит.

То ли в пику ей, то ли в память о ней — русская.

93

Работы вывесили на стендах в коридоре. Марине из плакатов ее «воздушной» группы ничего не понравилось, из “L’eau du temps”, стихии воды, она отметила фотомонтаж — горная речка, две белые птицы ловят флакончик-рыбешку. Не гениально, но натурально. Правда, слоган — как для колы: «Освежись!» Впору написать: «Отвяжись!» (Одна птица — другой; и флакон вырывает.)

— Ну как тебе?

Марина оглянулась.

— Марьон, это твое?

Марьон кивнула. И не дожидаясь ответа:

— Знаю, слоган идиотский. Ничего в голову не шло. Но ты настоящего идиотизма не видела, — она потянула Марину за рукав к дальнему стенду.

— Не пойму, тупость или цинизм…

Работа относилась к стихии огня, “Le feu du temps”. Огненный флакон над городом в виде атомного взрыва и две белые птицы, распластавшие полыхающие по краям крылья. Такая Хиросима… Слоган — «Взрыв ощущений».

— Чье это?

— Да придурка, который в черном ходит, готикой страдает. — Марьон махнула кому-то рукой. — Ладно, пойду.

Марина двинулась дальше. “La terre du temps” — японская гравюра: двое в лодке, один указывает вдаль, на клочок земли, поросший соснами. «Остров в океане запахов».

— В стиле Хокусая. Замучился прорисовывать пену на волнах.

Парнишку звали Жоэль. Приятный такой. Будь она свободна, заинтересовалась бы.

— А твоя где?

Повела его мимо банальных афишек с красотками (флакон в руках или на переднем плане) — к рисунку пастелью.

— Манга?.. Этим хорошо «брать» японцев. А я вот решил Хокусаем…

— Твой Хокусай пахнет мерзлым мамонтом, — Виктор, колумбиец, ткнул пальцем в красоток: — Вот чем всегда «брали» и «брать будут». — Виктор выгнул руки, изображая внушительный бюст.

— Мне нравится. — Жоэль кивнул на Маринин рисунок. — Приходи к девяти слайды смотреть. Адрес у Марьон есть. Прихвати вина и что-нибудь погрызть.

Обычно вечеринки устраивались в выходные, и участвовать в них не получалось: ехать далеко. Да и не хочется уходить, когда Корто дома.

Марина посмотрела Жоэлю вслед, перевела взгляд на свой рисунок.

Женщина с длинными спутанными ветром волосами на фоне закатного солнца. В руках — два белых голубя с расправленными крыльями, и она что-то шепчет им. Солнце проникает в каждое перышко, вызолачивая крылья-веера. И глаза у женщины — как у девчонки.

94

Позвонила Ане, взять Катин электронный адрес для Воробушка.

— Отец твой как?

— Да тетя Надя к нему перебралась.

Тетя Надя — мать той самой Кати, которую Воробушек задумал похитить. По молодости у Аниного отца был с ней роман, но не срослось. Тетя Надя не захотела. Потом Анин отец женился, тетя Надя попыжилась и тоже замуж пошла. И когда Ане с Мариной по семнадцать было, а Кате — двенадцать, тетя Надя застала мужа с девицей и выкинула его вещи с балкона. Тогда у нее с Анькиным отцом снова