подводят, подогнать не могу. Буду просить. А что в наших руках, это мы должны сделать.
Вызвал своего зама, куратора промышленности, потом отраслевого министра.
— Ну вот что, мужики, — выслушав всех, веско сказал премьер — Теперь втроем засучивайте рукава — и за работу! К концу года завод должен вступить в строй. Дать продукцию.
— А как насчет того… Ну, чтоб на троих… сообразить? — ухмыльнулся вице-премьер.
— Когда дело решите. Это ваша личная проблема. Но без меня. Я с радостью выпью шампанского в день пуска завода.
От воспоминаний оторвал телефон. В трубке послышался бодрый голос молодого партийного лидера района Анатолия Раковича.
— У нас в районе гость из Могилева. Шандабыла Николай Артемович. Он тут по чернобыльским делам. По зоне шастает. Какие на вечер планы? Есть предложение на Беседь выскочить. Уху сварганим. Посидим, поболтаем. Николай Артемович хочет с тобой повидаться. Вечером он собирается отъезжать.
— Ну, раз начальство хочет, кто ж будет перечить? Мое дело техническое: выпить да закусить, — хмыкнул Георгий Акопян. — Что там в Москве? Какие новости?
— Никаких новостей. Ельцин горлопанит. Гэкачеписты сидят как мыши под веником. Значит, будешь? Там поговорим. Около шести заеду. Ну, пока.
Вечер был теплый, с легким туманцем над Беседью. Тишина царила вокруг, лишь потрескивали сухие сучья в костре. Над ним дымился подвешенный казан. У огня суетились трое мужчин: толстоватый, коренастый Данила Баханьков, директор местного совхоза, молодой, рослый лесничий Дмитрий Акулич и верткий, сухопарый, словно стручок гороха, егерь лесничества. Он тут был в роли подсобного рабочего, так сказать, слуга двух господ.
Вскоре в тишине послышался шум моторов, свет фар будто ощупывал стволы деревьев. Данила Баханьков шустро рванулся навстречу гостям. Послышались голоса. К костру подошли гости. Первым уверенно топал Анатолий Ракович, за ним тяжело, грузно переваливался Микола Шандабыла, шел и озирался вокруг, поскольку давно здесь не был. Данила и Георгий Акопян замыкали шествие.
Мужчины громко разговаривали, знакомились. Новым был только местный лесничий Акулич, которого весной назначили в Белую Гору. Хозяева постарались: подстрелили двух уток, утушили их с картошкой, наловили рыбы, сготовили душистую уху. Неподалеку под елками притулился небольшой домик. Тут, вдали от лишних глаз, частенько отдыхало, расслаблялось руководство района.
Микола Шандабыла отвел в сторону Георгия Акопяна.
— Вы знаете, что я промышленностью не занимаюсь. Но ваш куратор и сам председатель просили поинтересоваться, как у вас идут дела. Какие проблемы?
Георгий коротко объяснил, какова ситуация на заводе, перечислил, какие поставки сорваны уже в этом месяце, добавил:
— Если так будет и дальше, то завод в этом году не вступит в строй.
Областной начальник согласно кивал головой, поддакивал:
— Понимаю. Все доложу председателю. Неизвестно, чем кончится эта заварушка в Москве.
И у костра также говорили о ГКЧП. Спорили, особенно горячился молодой партийный лидер Анатолий Ракович:
— Горбачеву коленом под зад надо было дать давно. Занимается болтовней. Развел демократию. Гласности ему, видите ли, мало. Надо наводить порядок, а не языком трепать. Где какая заварушка — там чрезвычайное положение вводить. А то планы не выполняются, все трещит по швам. Вон наш Георгий Сергеевич поседел до времени. Потому что срываются все поставки. И ни у кого голова не болит.
— Почему ни у кого? У меня просто раскалывается от забот. Хочется волком выть от беспомощности, — вздохнул Акопян.
Разговор решительно прервал Данила Баханьков:
— Братишки, ушица стынет. Пошли в нашу хату. Как говорится, чем богаты, тем и рады. Прошу!
В скромной, неприметной с виду хибарке был массивный стол из толстенных белехоньких березовых досок. На нем маняще поблескивали две серебристоголовые бутылки шампанского, к ним, высоким, надменным, застенчиво жались две поллитровки водки.
За столом, после рюмки-другой беседа пошла веселее. Даже анекдоты вспомнили — это аккурат на гарнир в застолье. И первым начал Данила:
— Слушайте народную шутку: «Михась, куда это ты собрался так поздно да с фонарем?» — спрашивает сосед. — «К невесте». — «Не думал я, что ты этакий трус. Я к своей невесте темной ночью ходил и без фонаря». — «Я так и подумал, когда увидел твою жену…»
Все захохотали, но довольно сдержанно, как-то нерешительно.
— Шутка в продолжение темы, — вытер салфеткой губы Ракович, переждал, пока все успокоились: — Обращается мужик в милицию: «Пропала жена». — «Дайте ее письменное описание». — «С одним условием: когда она найдется, вы это описание ей не покажете».
На этот раз смеялись дружней и громче, но раскованность и искренность еще не завладели компанией уставших за рабочий день мужчин, озабоченных и встревоженных неожиданными и непонятными событиями в столице.
— Друзья, давайте выпьем за успех нашего дела! — поднялся Микола Шандабыла. — Не знаю, как там что решится с этим ГКЧП. Важно, чтобы у нас был порядок. А на столе чарка и шкварка. Не падайте духом. Все перемелется, перетрется и снова хорошо будет. Желаю вам крепкого здоровья, успехов во всех делах и лада в ваших семьях. За вас, мои дорогие земляки!
Все дружно выпили, затем так же дружно сербали душистую, слегка подстывшую уху. Кое-кто пробовал мясо утки. Молодой лесничий втолковывал: если даже и есть малость нуклидов, то после чарки они распадаются.
— Микола Артемович, скажите по правде, как у нас с радиацией? — повернулся к гостю из области Данила.
— Хватает проклятых нуклидов. Но малость уровень снизился. Распадается, размывается радиация. И никто точно не знает, как природа будет с нею бороться. Потому что нигде в мире ничего подобного не было. Это за пять лет так изменилось. А что будет дальше? Неизвестно. Я верю в силу природы. В ее способность очищаться. Все перелопачивать. Один дед в Саковичах… Деревня отселенная. Там тридцать два кюри. Ну, где больше, а где и меньше. Там живут с десяток семей. Так вот, дедок и говорит: «Мне восемьдесят два. Никуда не отселялся. А мои ровесники, которые переехали, все уже отсыпались. А я живу. Хоть бы хны. Самогонку попиваю».
— Старое дерево не пересаживают, — громко, авторитетно промолвил лесничий Акулич.
— Правильно. Людей оторвали от всего родного, будто корни обрубили, — горячо подхватил Данила. — Пусть себе и на территории района переселение. Но не там, где жизнь прожита. Где все родное с малых лет… С отселением наломали дров. Молчали, молчали, а тогда давай кричать: «Караул!» И всех отселять. Кого надо, кого не надо. И Хатыничи можно было не трогать.
— Ну как не трогать? С маленькими детьми надо отселять? Надо! Раз нельзя землю использовать, значит механизаторов, специалистов — тоже надо, — не согласился Анатолий Ракович. — Оставить одних немощных пенсионеров? Кто за ними будет ухаживать? Раз школа закрыта, магазин закрыт, клубы, библиотеки. Какая жизнь без этого? Может, где и погорячились, — оправдывал линию партии первый секретарь.
Ему и в страшном сне не могло присниться, что сидит он в партийном кресле последние дни.
— Мужики, давайте еще по одной антабке, — подал голос молодой лесничий. Он освоился среди начальников, посмелел, да и считал себя одним из хозяев: он и его егерь накрыли стол, приготовили уток, сварили уху.
— А что такое антабка? — отважился показать свою неосведомленность областной гость Шандабыла.
— От выпьем, тогда скажу, — заинтриговал лесничий. — В наше время не пьет только сова: днем не видит, а ночью магазин закрыт.
Все захохотали, дружно выпили, захрустели свежими огурчиками — мясом и рыбой уже удовлетворились. Лесничий рассказал современный анекдот. Собрались женщины на симпозиум — решали проблему: сколько надо заниматься любовью? Англичанка говорит: один раз в неделю. Немка: два раза в
