— Когда папа смотрит на меня, он видит не меня, а маму. Неужели ты этого не понимаешь?
Потрясенная Майя следила за тем, как Элен встает и подбрасывает уголь в камин.
— А в деревне уже почти никого не осталось.
— Но есть я. Да, да, я. Я замечу, если тебя здесь не станет.
Майя чувствовала, что вот-вот расплачется; это она-то, которая никогда не давала воли слезам… Элен, повернувшись к ней спиной, шуровала в камине кочергой и молчала.
Робин получила от Джо открытку со штампом парижской почты («Vous avez mon coeur, Moi, j’avais le votre»[18]), и больше ничего. Шли недели. Она говорила себе, что отсутствие новостей ничего не значит, что в воюющей стране почта не может работать как часы. Она каждый день читала газеты, пристально всматривалась в каждое слово, в каждую фотографию; на ее столе была расстелена карта Испании. Когда в ноябре она прочитала о боях под Мадридом, у нее похолодело внутри. Она приготовила для Джо посылку: банку сухого печенья, фляжку бренди, шоколад, сигареты и одну из последних книг издательства «Пингвин».
Робин работала в клинике, писала письма в медицинские институты с просьбой о приеме и получала по почте отказы, которые только укрепляли ее решимость добиться своего. Нил Макензи вступил в организацию «Врачи — Испании»: Робин со смешанным чувством слушала, как он рассказывал о полевых госпиталях и медпунктах, которые начали отправлять в Испанию. Она работала секретарем в Комитете помощи Испании, собирала деньги на продукты и лекарства, проводила митинги в поддержку республиканцев. Щедрость людей, приходивших на эти митинги, и зрелище маленьких посылок с продуктами (крошечными баночками какао и порошкового молока от семей бастовавших шахтеров) трогали ее до слез.
На все то время, пока он будет в Испании, Джо сдал квартиру другу, нищему автору детективных романов. Пока писатель не переехал, Робин один раз приходила туда, забрала почту Джо и вытерла пыль, которая начала скапливаться на книжных полках. Все здесь напоминало о Джо: газовая плита, требовавшая ремонта, летний пиджак на колышке у двери и старое безопасное лезвие на полочке в ванной, которое у нее не хватило духу выбросить.
В конце ноября Мерлин вез Робин домой на празднование шестидесятипятилетия Ричарда Саммерхейса. Он гнал свой старенький автомобиль как сумасшедший, не соблюдая никаких правил. А когда они добрались до прямых и длинных дорог Болот, утопил педаль газа и понесся вперед, да так, что лишь чудом не свалился под откос или в кювет.
— Наверно, Ричард скоро уйдет на покой! — крикнул Мерлин, когда они проскочили узкий мост. — Шестьдесят пять! Золотые часы и все такое!
— В конце семестра! — прокричала в ответ Робин. — Его место займет Хью!
Они добрались до фермы Блэкмер. Мерлин вывернул руль, и машина влетела во двор, подняв тучу гравия. У боковой калитки стоял лимузин Майи; все дорожки и газон были заняты машинами, велосипедами и мотоциклами. Изо рта Робин вырывались облачка пара; стекла начали затягиваться морозным узором.
Гости высыпали из гостиной в коридор.
— Дейзи, я нашел только семь одинаковых чайных ложек! — возвестил юбиляр.
Потом он обнял Робин и пожал Мерлину руку. Дейзи, одетая в красивое шелковое платье василькового цвета и шаль с бахромой, ответила:
— Ричард, дорогой, все ложки на кухне. Их туда отнесла служанка. Хотела как лучше.
— Заставь дурака Богу молиться!
Из гостиной вышли Хью и Майя. Рука Хью обвила талию невесты, и Робин заметила, что Майя слегка отстранилась.
— Эстер тот еще подарочек — даже для семьи Саммерхейсов.
— Хью, скажи всем, чтобы шли в столовую. Кажется, мы готовы.
На видавшем виды длинном столе рядами стояли свечи. Бархатные шторы теплых желтовато- коричневых тонов были задернуты; в щелях между ними виднелся лишь кусочек замерзших черных полей. Две стены были заняты книжными полками от пола до потолка; поленья, горевшие в камине, стали розовыми от жара. Когда служанка подавала консоме, в воздухе звенели обрывки фраз:
— Ричард, ты будешь скучать по школе?
— Конечно. Правда, я не собираюсь порывать с ней связь.
— Да, преподавание — тяжелый хлеб. Я тоже пробовал учительствовать, когда окончил художественный колледж. Выдержал неделю.
— Дейзи, я отложила кое-что для рождественского базара. Наверно, в этом году все вырученные деньги пойдут в фонд помощи Испании.
— Масло… Ма, кажется, на том конце кончилось масло.
— Я схожу.
— Спасибо, Филип. Оно в кладовке, на верхней полке… Майя, ваше платье просто потрясающее.
— …чудесная маленькая галерея, Мерлин. Я продала там полдюжины своих вещей. Если хочешь, замолвлю словечко за тебя.
Но Робин не могла отделаться от ощущения, что за непринужденными разговорами давно знакомых людей кроется что-то зловещее. Что было бы, если бы она принесла весть о смерти Джо? Неужели эти люди продолжали бы болтать, есть, смеяться и ссориться из-за пустяков?
Холодный лосось с кружочками помидоров и огурцов… Персия сказала:
— Кажется, пошел снег.
Посмотрев в окно, Робин увидела кружившиеся в воздухе крохотные снежинки, отражавшие янтарный свет.
— Это какая-то тучка случайно забрела, — заметил Тед Уорбертон. — Для него слишком холодно.
Ростбиф и йоркширский пудинг. Картофель а-ля дофин, винегрет и фирменное блюдо Дейзи — горячий соус с хреном. Служанка уронила соусник, и на плитах коридора растеклась огромная темная лужа. Ричард дал разревевшейся от расстройства девушке бокал мадеры и отправил наверх, посоветовав лечь спать. Дейзи сходила за ведром и шваброй и начала вытирать лужу; тем временем Робин собирала осколки. Шелковое платье Дейзи не пострадало, а вот на подоле платья Робин образовался коричневый ободок. Вернувшись в столовую, Дейзи прошептала:
— Бедная Эстер не в себе. Все еще тоскует по своему малышу.
Персия подняла брови:
— О боже, Дейзи, еще одна мать-одиночка?
— Прошло уже шесть недель, но временами бедняжка сидит и плачет в голос.
— Овсянка на завтрак посолена ее слезами.
— Пожалуй, оно и к лучшему.
— Конечно, к лучшему. А как же иначе?
Наступила пауза. Эхо саркастической реплики Майи повисло в воздухе.
— Майя, ты не согласна? — вежливо спросил Ричард.
— Наоборот, согласна. — Майя заставила себя улыбнуться и начала солить винегрет. — Все сложилось очень удачно, не правда ли? Какой-то богатой женщине не придется мучиться родами, Эстер не придется продавать себя, чтобы прокормить свой плод греха, а у Саммерхейсов будет прислуга. И чистая совесть в придачу.
Хью тронул Майю за руку:
— Дорогая…
Майя дернулась, как от ожога, и продолжила:
— Девушка, чтобы драить полы на кухне, плюс довольство собой. Неплохая сделка. Пожалуй, мне тоже следует набрать прислугу из подопечных приюта Армии спасения падших женщин.
Воцарилось молчание. Потом Персия продолжила светскую беседу с Филипом Шоу; Уорбертоны покосились на Майю, затем тактично отвернулись и заговорили с Дейзи об Испании. «Неужели я одна вижу опасный свет в глазах Майи и чувствую холодный, разрушительный гнев, скрывающийся за циничными
