Харрис усмехнулся:
— Радость моя, неужели вы пришли ко мне из-за такой ерунды? Может быть, я могу сделать для вас что-нибудь еще?
Его рука легла на плечо Робин. Ощутив это прикосновение, девушка вздрогнула. Пес, лежавший у двери, тут же насторожился.
— Значит, вы не передумаете?
— Это уж смотря как ты будешь себя вести, цыпочка, — нежно проворковал Харрис.
Короткие толстые пальцы медленно потянулись от плеча Робин к ее груди. Повинуясь мгновенному импульсу, Робин повернула голову и впилась зубами детине в запястье.
Вопль хозяина заставил пса вскочить и зарычать. Однако Робин не упустила своего шанса. Когда Эдди Харрис отдернул руку, она прошмыгнула мимо собаки, бросилась к двери и выскочила на улицу.
Когда вечером Робин пришла в клинику и рассказала о случившемся доктору Макензи, реакция босса сбила ее с толку.
— Ты пошла к домовладельцу? К Эдди Харрису? Пошла одна, чтобы попытаться убедить этого безмозглого кретина снизить арендную плату?
— А что еще я могла сделать? — начала оправдываться Робин. — Кому-то нужно было взяться за это.
Он грохнул кулаком по столу:
— Только не тебе, Робин! И не в одиночку!
Тут Робин тоже разозлилась:
— Нил, я не ребенок! Я делала свою работу.
— Ты работаешь у меня, — ледяным тоном отрезал Макензи. — И если еще раз выкинешь такой фортель, можешь поставить на этой работе крест. Поняла?
Девушка бросила на него сердитый взгляд.
— Этот Харрис — еще та скотина! — с жаром добавил доктор. — Сколько народу от него натерпелось. Робин, неужели ты не понимаешь? Он мог сделать с тобой все что угодно…
— Но этот несчастный ребенок… — простонала Робин, вспомнив девочку на кухне. — Нил, вы могли бы что-нибудь для него сделать?
— Если ребенок болен от рождения, то увы. Так бывает, и это трагедия, но медицина тут бессильна.
— Видели бы вы, в каких условиях она живет!
— А где, по-твоему, она должна жить? В работном доме? В приюте для сирот? Уж лучше пусть будет как есть. Она может жить в нищете, но, по крайней мере, остается с родными. Богатые отсылают своих душевнобольных отпрысков в так называемые санатории и чаще всего забывают о них. Понимаешь, кое-кто думает, что это наследственное, и стыдится собственных детей. Робин, я бывал в таких местах; они куда хуже, чем то, что ты видела сегодня утром.
Доктор Макензи начал торопливо совать карточки в стол.
— А теперь ступай. И помни, о чем я тебе говорил. Будь объективной. И не встревай в то, что нельзя изменить.
Сначала все казалось проще простого. Майя сидела в кабинете Вернона, диктовала письма строгой и чопорной секретарше мисс Доукинс, дважды в день обходила магазин и пугала продавщиц, проводя пальцем по прилавку в поисках пыли.
Но это была лишь видимость. Через несколько недель Майя поняла, что ей морочат голову. Триумвират в составе Каванаха, Андервуда и Твентимена изолировал ее от дел так же успешно, как это удавалось покойному Вернону. Пока она скучала в своем кабинете, заведующие отделами и закупщики продолжали ходить со своими заботами к Лайаму Каванаху, сидевшему напротив. Совещания, проводившиеся по понедельникам, были простым очковтирательством. Письма, которые она подписывала, были лишь ничтожной каплей в море писем, которые печатала мисс Доукинс: львиную долю своего рабочего дня секретарша тратила на почту Лайама Каванаха.
Когда Майя выражала свое недовольство мистеру Андервуду или мистеру Твентимену, они пару дней заговаривали ей зубы. Приходили с ничтожными вопросами и обсуждали всякие пустяки. Это выводило Майю из себя. Она пришла к выводу, что мистер Твентимен тщеславен, а мистер Андервуд глуп, но главный ее враг — Лайам Каванах, которого не обвинишь ни в том, ни в другом. Мистер Каванах был умен, трудолюбив и привлекателен. Большинство продавщиц были в него влюблены, а остальные боялись его как огня. Его улыбки было достаточно, чтобы мисс Доукинс, примерная прихожанка и чопорная старая дева лет пятидесяти с большим хвостиком, начинала хихикать как девчонка. Люди уважали Лайама Каванаха за несомненный талант и боялись его острого языка и холодного гнева.
Однажды в пятницу Майя дождалась, когда все служащие разошлись по домам, и пригласила Лайама к себе в кабинет.
— Сигарету, мистер Каванах? — Она протянула Лайаму портсигар и увидела в его глазах насмешку.
— С удовольствием, миссис Мерчант.
— Садитесь, пожалуйста. — В кабинете стояли два удобных кожаных кресла; Майя села в одно из них. — Я ничего не знаю о вас, мистер Каванах. Вы женаты?
Его губы слегка изогнулись.
— Нет, я не женат, миссис Мерчант.
— Почему?
Он прищурился:
— Вам не кажется, что это касается только меня?
Майя пожала плечами:
— Я интересуюсь биографиями всех своих служащих.
— В самом деле? Ну, раз так… Я никогда не был женат, потому что у меня не было для этого времени.
— Выходит, вы очень преданы своей работе.
— Миссис Мерчант, мне почти сорок, и я с пятнадцати лет работал, чтобы достичь того, чего достиг. Да, я не женат, но как парнишка из дублинских закоулков сумел многого добиться, вы не находите?
Лайам смерил ее вызывающим взглядом. Майя спокойно ответила:
— В то время как я — испорченная девчонка, которой все подносили на блюдечке?
Он отвел глаза:
— Я этого не говорил.
— Говорили, и не один раз. Только про себя.
Каванах слегка покраснел, но промолчал. Майя продолжила:
— Позвольте немного рассказать о себе. Я росла в богатом кембриджском доме и училась в частной школе. Можно сказать, родилась в сорочке. Но родители не ладили со дня моего рождения и большую часть времени не замечали меня. Когда мне исполнилось восемнадцать, отец разорился и умер. Как вам известно, через шесть месяцев я вышла замуж за Вернона и овдовела еще до того, как мне исполнился двадцать один год. Хотите верьте, хотите нет, но мне было не на кого положиться, кроме самой себя.
Кроме подруг, подумала Майя. Впрочем, за последний год у них с Робин возникло небольшое, но ощутимое охлаждение. А рядом с Элен Майя чувствовала себя циничной и усталой.
Лайам Каванах сказал:
— Миссис Мерчант, все это очень трогательно, но дела не меняет. Вы занялись тем, чему я учился двадцать лет.
— Я быстро учусь.
— Но… — Он осекся.
Майя чуть не улыбнулась.
— Но я — женщина?
— Да. — Небесно-голубые глаза смотрели на нее презрительно.
