— Джессика, ты же сама просила их обрезать.
— Но не настолько, — сердито фыркнула та.
— Иначе было нельзя. Чтобы твои ногти хорошо выглядели, их надо было подровнять. А это значило укоротить. — Энн выдавила из себя улыбку. — Получилось неплохо. Правда.
— Ладно, сойдет. Сколько я должна? Десять минут спустя Энн сидела в салоне одна. Она откинулась в кресле и массировала виски. У нее разболелась голова. На таких, как Джессика, ей сегодня «везло». Энн посмотрела на часы. Уже шесть, пора заканчивать. Надо еще подготовиться к завтрашнему дню.
С другой стороны, не было причины торопиться домой. Там ее ждала пустота. Та же пустота, какую она носила в себе. После размолвки с Дрю она пребывала в состоянии опустошенности и апатии.
Энн боялась, что их отношениям пришел конец. Так смирись с этим, убеждала она себя. Пусть он уходит.
Энн занялась уборкой, но это не отвлекло ее от мучительных переживаний. Лучше б он покинул ее так же неожиданно и стремительно, как ворвался в ее жизнь. Но ей будет его недоставать. Боже, ведь никогда с нею не было такого!
Прошла неделя с того дня, когда они, храня ледяное молчание, подкатили к ее дому после неудачной прогулки.
Прошел слух, будто он собирается вернуться в Хьюстон, чтобы принять участие в гонках. Подумав об этом, Энн содрогнулась; А если он разобьется? Нет! Она должна отбросить эти мысли. Но это было не в ее власти, и она постоянно терзала себя опасениями. Если судить по тому, как Дрю водит машину, то ему сам черт не брат.
Энн снова содрогнулась, вспомнив леденящий свист ветра, который оглушил ее в кабине «ягуара». Не хотелось бы ей когда-нибудь снова пережить тот парализующий страх, что охватил ее тогда. Но Дрю это приводило в восторг, он находил упоение, скользя по острию бритвы.
Побледневшая и осунувшаяся, Энн продолжала машинально делать свою работу. Как ее угораздило влюбиться в него? Как она позволила себе такую неосторожность?
Энн всегда полагала, что, случись ей влюбиться, любовь взрастет медленно, постепенно наполняя ее сердце. Она представляла себе любовь как тонкую былинку, которую нужно орошать, за которой нужно ухаживать, чтобы она выросла и созрела в яркий цветок. Она никогда не верила в бурную страсть, пробуждаемую одним прикосновением, одним взглядом. Никогда, даже в самых безумных фантазиях, не ожидала она, что любовь может возобладать над ее разумом и всеми прочими чувствами.
Она была во власти любви.
Этим было сказано все. Но даже такими словами невозможно было описать то всепожирающее пламя, которое сжигало ее изнутри и направляло все ее мысли и движения.
Энн стоило немалых усилий закончить свою работу. Наконец она собрала сумку и направилась к двери. Зазвонил телефон.
Сердце ее сильно забилось. Может, это Дрю…
Энн поспешила к телефону.
— Алло…
— Энн, это вы?
Хотя Энн была разочарована, что звонил вовсе не он, ее волнение не стихло. Это была Дороти Сэйбл из бюро по усыновлению.
— Я позвонила не вовремя?
— Нет, конечно же, нет, — торопливо ответила Энн. — Я уже собиралась домой.
— Так мне, наверное, лучше перезвонить вам домой.
— Нет, что вы…
— Хорошо, я отниму у вас всего минуту.
— Я всегда рада вас слышать, — заверила Энн, от волнения барабаня пальцами по маникюрному столику.
— Я звоню, чтобы спросить, — продолжала Дороти, — не согласитесь ли вы взять ребенка постарше. Скажем, двухлетнего. Я знаю, вы предпочли бы младенца, но я уже предупреждала вас, что их мы, как правило, отдаем супружеским парам.
— А я ответила, что могу подождать.
— Верно. Вы по сей день стоите на своем? Энн ответила почти без колебаний.
— Нет. Я готова усыновить и более старшего ребенка, особенно если это позволит ускорить решение вопроса.
— Не могу обещать, но думаю, что ускорит.
«Какой бюрократизм! — подумала Энн. — И сколько еще предстоит волокиты!» Но когда имеешь дело с официальными учреждениями, без этого не обойтись. Неприятно, что и говорить. Но выбора у нее нет. Либо играть по их правилам, либо выходить из игры.
— Энн?
В голосе Дороти слышались вопросительные нотки.
— Все отлично. Честное слово.
— Ну вот и хорошо. Я свяжусь с вами. Положив трубку, Энн рухнула в кресло. Она была очень взволнована и жаждала поделиться новостью с Дрю. Но при мысли об этом она горько усмехнулась. Во- первых, ему нет до этого дела. Усыновление он считает глупостью. Во-вторых, сомнительно, что они вообще увидятся.
Если б она не отреагировала так остро на ту безумную гонку… Надо было сдержаться. Но нет! Энн не умела скрывать свои чувства. Если она была счастлива, ее друзья знали об этом. Была огорчена — это тоже ни от кого не скрывалось. Энн умела быть только самой собой.
Энн погасила свет и вышла на улицу. Еще никогда в жизни она не чувствовала себя такой одинокой.
— Ты меня, кажется, не слушаешь.
Дрю поднял туманный взгляд на Хола Аккермана, своего управляющего. У того на лице играла саркастическая улыбка.
— Честно говоря, я немного отвлекся, — признался Дрю.
Ход почесал свой огромный живот.
— Из-за клиентов вроде тебя я концы отдам.
— Из-за меня — вряд ли. А вот если будешь есть столько жирного и сладкого, тогда…
Хол страдал лишним весом. Впрочем, сказать так было бы, пожалуй, еще слишком деликатно. Дрю подозревал, что точный вес его друга установить просто невозможно, потому что его едва ли выдержали бы обычные весы. Но ожирение нисколько не сказалось на мыслительных способностях Хода. Его ум был проницательным и острым.
— Может, обсудим все в другой раз? — спросил Хол.
Дрю поежился, чувствуя себя неуютно под его напором.
— Ни в коем случае. Я специально приехал в Хьюстон ради этого разговора.
— Знаю, но тебя, как видно, заботит что-то другое.
— Не лезь не в свои дела, хорошо? Хол ухмыльнулся.
— А ты ни капельки не изменился.
— Ты тоже.
Хол и Дрю вели дела довольно независимо друг от друга и даже встречались нечасто. Но с давних пор они были близкими друзьями и в общении могли себе позволить некоторые вольности.
Хол рассмеялся:
— Это не похоже на комплимент.
Дрю фыркнул.
— Должно быть, тут замешана женщина, — Хол ехидно взглянул на друга. — Так, по крайней мере, всегда бывает.
Дрю не нашел, что ответить, поскольку Хол был прав. Целая неделя, проведенная вдали от Энн, показалась ему пыткой. Ни о чем другом он не мог думать. Чем сильнее он корил себя за потерю
