— Ничего, как-нибудь поладите, только Пестов должен сам этот спор честно поломать. А если не поломает… — Федя дунул и провел в воздухе рукой, будто смахнул что-то ничтожное. — И никто за ним бегать не будет, и ты, Вадик, к нему не лезь, не унижайся. Ну, чего ты скучаешь? Лучше покажи мне твой зоокабинет.
А Паня спешил вверх по улице Горняков, не замечая ветра и дождя, борясь с теми мыслями, которые возникали в его сознании одна неприятнее другой… Как все смешно, как все дико! Значит, по-Федькиному выходит, что это он, Паня, во всем виноват, из его хвастовства, заносчивости все выросло, его собственной рукой затянут узел, в котором очутился Вадик? Даже удивительно, как Федька мог додуматься до такой чепухи!.. Паня находил новые и новые возражения на слова Феди, и все эти попытки оправдаться перед самим собой никуда не годились, потому что не могли опровергнуть фактов и не решали главного вопроса: что делать, как поступить, как покончить с этой историей?
«Из-за тебя у нас в звене такой позор получился!» — слышал он слова Феди, ускорял шаг, чтобы оторваться от них, да все напрасно…
Решение есть!
Старательно похозяйничал ночью ветер.
Как ни трудно было ему, но он все же разбил, разметал тяжелые тучи, которые несколько дней подряд теснились над Железногорском. К утру на небе остались лишь разрозненные клочья серого тумана, торопливо бежавшие с запада на восток, а в просветы между ними был виден верхний слой почти неподвижных белых облаков, тронутых ранними лучами солнца.
По улице Мотористов шли горняки, металлурги, машиностроители, железнодорожники… Они оживленно переговаривались, радуясь тому, что погода разгуливается. Внешне Федя и Паня, одетые в ватники и сапоги, ничем не выделялись среди участников стройки, но шли они молча. Только общий пропуск на строительство соединял их в эту минуту.
«И пускай лучше молчит, — думал Паня о своем спутнике. — А если заговорит о споре, я просто уйду».
С пригорка открылась картина второго строительного участка.
Возле реки Потеряйки, там, где еще недавно желтели береговые пески, разветвился стальными колеями новый железнодорожный разъезд. На рельсах стояли составы, груженные балластом; паровозы нетерпеливыми гудками требовали пропуска в ворота, за высокий забор. За этим забором и находилось самое интересное: разрезав небольшой залив, в речную долину устремилась новая железнодорожная насыпь, прямая, как туго натянутый шнур.
«Быстро идут, — про себя отметил Паня. — Далеко продвинулись. Эх, побывать бы там!..»
Все кипело на высокой насыпи. Черные и приземистые погрузочные машины черпали балласт совками, брезентовые ленты транспортеров уносили его все дальше к переднему краю насыпи. В одном месте рабочие налегали на ломы, выпрямляя путь, в другом подбивали балласт под шпалы, и слышно было туканье пневматических трамбовок.
Люди утренней смены шли к длинному бараку, украшенному красным полотнищем: «Откроем путь руде к 1 ноября!» Мальчики прошмыгнули за ними. В бараке было много народу, гудели голоса и крепко пахло махоркой. Отметчик принимал от рабочих розовые листочки-табели, тут же составлялись бригады, и люди уходили на стройку. Рабочие ночной смены, уже получившие свои табели с отметкой о выполненной работе, закусывали возле буфетной стойки и курили, сидя на корточках вокруг железной печурки. От их мокрой одежды поднимался пар, а лица были обветренные, покрасневшие.
— Утренняя смена везучая, к солнышку пришла, а ночной досталось, — сказал один из них, гордясь тем, что работал ночью.
В дальнем углу барака было особенно людно. За столом, уставленным баночками с красками, сидел художник Дворца культуры и записывал в блокнот то, что говорила ему Ксения Антоновна, а рабочие слушали ее и помогали вспоминать фамилии.
— Бригаде Миляева надо написать отдельный благодарственный плакат, — сказала она художнику. — В бригаде пять человек: сам Миляев, сыновья Всеволод, Олег и Михаил и жена Олега. Маруся. Отлично работали всю ночь на подаче балласта.
Не знал и даже не мог предположить Паня, что мать Вадика может быть такой. В сапогах, в ватнике, в кожаном шлеме, она стала выше, и голос ее тоже изменился. Дома он звучал тихо и мягко, а тут стал решительным, командирским.
Все наперебой заговорили о лучших работниках, мелькали знакомые фамилии. Паня услышал, что Тарасеев, главный бухгалтер рудоуправления, пожилой человек, вел себя по-геройски, когда поползла насыпь; щеголиха Варя Трофимова работала у транспортера чуть не по пояс в мокром балласте и отказалась взять работу полегче; а инвалид Устинов явился ночью с просьбой дать ему какое-нибудь дело и до сих пор заправляет инструмент в кладовой.
— Эй, ребята, с работы или на работу? — шутливо спросил кто-то из строителей.
Ксения Антоновна обернулась к мальчикам и удивилась:
— Вас только и ждали. Что вам здесь нужно? — Она посмотрела пропуск и рассердилась: — Что за игрушки, не понимаю, пускать на строительство детей, будто это киноутренник…
В ответ на умаляющий взгляд Пани Ксения Антоновна, поколебавшись, сказала:
— Ну хорошо, покажем вам кусочек стройки, но от меня ни на шаг, будете моими адъютантами. — Потом она кивнула Феде: — Вот мы и познакомились, Федя Полукрюков. Пользуюсь случаем, чтобы поблагодарить тебя за помощь Вадику.
Вслед за нею мальчики прошли в ворота.
Их охватило оживление стройки. Люди из ночной смены, грязные и веселые, сдавали инструмент кладовщику. Оглушительно свистнул паровоз, притащивший платформы с балластом. На грунтовой дороге грузовые автомашины торопили друг друга гудками. Когда солнце, выбравшись из поредевших туч, залило землю теплым, прозрачным золотом, стало еще шумнее и вспыхнули кумачовые плакаты, поставленные вдоль дороги.
Мальчики надеялись, что Ксения Антоновна поведет их на железнодорожную насыпь, но не тут-то было. Быстро шагая, она поднялась на насыпь, спустилась с нее по другую сторону, и мальчики увидели бой людей с Потеряйкой. Грузовики подъезжали к переднему краю по дощатому настилу, и люди сбрасывали глыбы камня-бута в желтую, взбаламученную воду, покрытую грязной пеной.
— Строим дренажную дамбу, чтобы вода не размыла насыпь, — коротко пояснила Ксения Антоновна.
К ней подошли рабочие. Из немногословного разговора старших Паня и Федя узнали, что дамба продвигается через заливчик медленно, а надо спешить, потому что осенние дожди поднимают уровень воды в Потеряйке.
Мальчики уже враждебно смотрели на кипевшую воду, жадно глотавшую камень. Сколько же понадобится бута, чтобы дамба достигла другого берега залива? Целые горы!..
— Еще и третьей части не сделали. Туг, наверно, глубоко, — предположил Федя.
— Чего там глубоко! — не удержался, чтобы не ответить, Паня. — Я здесь купался сколько раз. Мелко здесь только. Плохо купаться — дно илистое.
Шумели машины, падали в воду глыбы серого бута, и мальчиков начинало тяготить то, что они стоят в стороне, ничего не делая.
— Пошла, пошла!
— Машину уводи! Машину!..
Крик был непонятным и тревожным.
Уже на бегу Паня, старавшийся не отстать от Феди, разобрался в этом происшествии. Край дамбы будто таял в воде. Машина, только что отдавшая свой груз ненасытной Потеряйке, сползала в воду, дергаясь вправо и влево. Порывистые движения машины казались очень странными, словно а беду попало живое существо.
