соперник.
О благородной дружбе мастеров, о чудесном росте человека пела машина.
И радостно отвечало ей сердце Пани. Да, так и взвился бы, так и полетел бы!..
«Четырнадцатый» положил ковш на землю и затих. Из корпуса вышел Степан и спрыгнул с гусеницы, а затем в двери появилась Наталья. Она хотела спрыгнуть вслед за ним, но Степан подхватил ее на руки.
Послышался голос Натальи:
— Сейчас же пусти! Что я тебе, кукла?
И голос Степана:
— Набегалась ты сегодня по мокрой глине…
Все же Наталья вырвалась и стала подниматься по лестнице, а Степан шел за нею.
— Степуша, я тебе пирога принесла! — подбежала к нему Женя.
— Что такое? — удивился великан. — Эге, да здесь вся компания!.. Что случилось? Зачем в карьер ночью явились, чертенята?
Конечно, мальчики тотчас же рассказали ему все, решительно все: о пионерском сборе, о просьбе Галины Алексеевны, о своей удачной экспедиции, причем так спешили, что даже не успели упомянуть об оползне. Да и зачем распространяться о том, что прошло и не повторится.
— Заноза ты, Женька! Достанется тебе дома, приготовься… А за пирог спасибо! — Степан развязал узелок и протянул Наталье тарелку с пирогом. — Ешь! Проголодалась, наверно.
— Кушайте на здоровье! — вежливо попотчевала Женя.
— Я дома сразу пообедаю и поужинаю, — сказала Наталья. — Ешь, Степа, до конца смены еще далеко.
Степан переломил кусок пирога:
— Пополам!
— Да. Тебе половина побольше, а мне поменьше. Здесь еще два куска… Берите, ребята, и Сашу Мотовилова угостите.
Домой все отправились через площадь Труда, и первыми простились с ребятами Наталья и Паня.
В семье
— Что нам будет, Пань, что нам будет! — сказала Наталья, когда они с Паней поднялись на крыльцо родного дома.
— Да, уж будьте спокойны, — усмехнулся Паня. — Открывай дверь.
— Ноги лучше вытри.
— И ты тоже.
Подталкивая друг друга, посмеиваясь, но чувствуя себя неважно, они вошли в переднюю.
— И где, Наташа, ты пропадаешь? Не ела весь день… — Мать, сказав это, выглянула из столовой в переднюю, увидела Наталью и Паню, стоявших рядышком, сразу все заметила и всплеснула руками: — Батюшки, где это вы так вымазались? С головой в глине… Ты почему, Наташа, без калош?.. А ты как умудрился брюки порвать? Горит всё на тебе…
— Мы с Паней в карьере были, — сказала Наталья, глядя на свои туфли, облепленные глиной. — Паня с мальчиками Женечку Полукрюкову искал. Она заблудилась на руднике. Туман был…
— А ты?
— Я… я пошла посмотреть, как Степа в тумане справляется.
— Какой это Степа? — не поняла мать.
— Степан Яковлевич Полукрюков… — Наталья подняла взгляд на мать и поднесла руки к щекам: — Мамочка, мне так нужно сейчас поговорить с тобой, родненькая…
Мать приказала:
— Ты, Паня, разденься, повесь все аккуратненько на веранде, потом глину счистим. Надень пока что-нибудь… А ты. Наташа, иди ко мне в спальню.
Мать ушла.
— Ох, Пань! — шепнула Наталья со страхом и счастьем в глазах. — Что же я скажу маме, что я ей скажу?
— А я почем знаю! Я же не ты…
Долго сидел Паня в «ребячьей» комнате над раскрытой книгой и все прислушивался, прислушивался. Но в доме стояла глубокая тишина, и понимал уже Паня, что в этой тишине происходит что-то важное, решительное.
Наконец знакомо скрипнула дверь спальни.
Паня вышел в столовую.
Мать, с заплаканными, красными глазами, стала накрывать стол к ужину, а Наталья, тоже заплаканная и счастливая, все льнула к ней: то притронется к ее руке, то прижмется на минутку горящей щекой к ее плечу и шепнет: «Родимая моя?» А мать вздохнет: «Ох, доченька милая!» — и спохватится: «Что ж это я солонку забыла составить! Беспамятная!..»
Пришел отец.
— Знаешь, Маша, в карьерах вечером туман был. Ранний в этом году, да, спасибо, не долго держался, — рассказывал он. — Узнал я об этом в горкоме, стал диспетчерам звонить, однако ничего… Мой Степан и в тумане работал неплохо, а сейчас на рекорд идет. Траншея благополучно вахту встретит…
За столом Григорий Васильевич продолжал говорить о рудничных новостях, очень похвалил пионерский сбор и особенно коллекцию, и Паню удивило то, что отец не замечает ни печали матери, ни волнения Натальи.
Сразу после ужина мать велела Пане ложиться спать. Из «ребячьей» комнаты он слышал, как мать сказала:
— Гриша, и ты, доченька, пойдемте в спальню, поговорить надо…
— Что такое? — Отец стал допытываться: — Да ты чего плачешь, Наташка? И ты, Маша?.. Что случилось?
— Тсс! — остановила его мать и, наверно, показала глазами на дверь «ребячьей» комнаты.
Старшие закрылись в спальне, и снова тишина завладела домом.
Грустно-грустно стало Пане. Он уже отдавал себе отчет в том, какая перемена произойдет в жизни семьи, он попытался представить, как это все будет и что получится, запутался в различных предположениях и вздрогнул, расставшись с дремотой. В луче света, падавшем из столовой, показалась Наталья, бесшумно прошла через «ребячью» комнату, опустилась возле Паниной кровати на колени и положил а голову рядом с его головой на подушку.
— Братик, мой братик! — сказала она и уткнулась лицом в подушку — наверно, заплакала.
— Сама ты виновата! — упрекнул ее Паня и тоже расстроился. — Я же все знаю, Ната… Ты на Полукрюкове женишься, да?
— Глупый! — всхлипнула сестра. — Разве на мужчинах женятся? За них замуж выходят.
— Все равно плохо! Ты от нас уйдешь, а как же мы без тебя будем?.. Что это ты выдумала, на самом деле, не понимаю!.. Еще в гости к тебе надо будет ходить. Очень даже непонятно!
— Недалеко, братик. Степа возле нашего дома построится… Мы как одна семья будем…
— Как одна семья? — призадумался Паня. — А кем мы с Федькой будем?
— Свояками, кажется.
— Свояками? Так мы с ним уже давно свояки. Он свойский парень.
— Как все это случилось, братик… Как во сне… Сразу все, все случилось! — Наталья засмеялась. — А он держит меня на руках и говорит: «Счастливый этот туман. Спасибо ему, милому!» О тумане такое слово сказал, смешной… Еле вырвалась.
— Он любит людей на руках носить, потому что сильнее его на всей Горе Железной никого нет. —
