и он с таким же восхищением разглядывал ее. При той ненависти, которую он питает к ней, даже ночь, проведенная вместе, не станет радостью. Пока он к ней равнодушен, она чувствует себя в безопасности, несмотря на то, что изолирована от других. Цели у нее прежние. Она будет работать и вести себя тихо, пока не представится возможность бежать. Но временами она ловила себя на мысли, что ей интересно — смогла бы она понравиться ему как женщина?
Желая выместить злость, женщины скоблили ее с таким ожесточением, что, без сомнения, могли бы дотереть до дыр. Она все это терпела только потому, что не хотела поднимать шум, следствием которого могло быть появление сакса.
Одежда, которую ей дали, вызывала у нее смех. Не было ничего, что пришлось бы ей впору, даже если распустить швы. Для своего роста она была достаточно стройной, но по сравнению со здешними женщинами слишком плотной. Рукава нижней рубашки оказались такими узкими, что она не смогла даже просунуть руки. Женщины стали спорить, стоит ли просто распустить швы или же вшить полоску материала. Кристен решила проблему быстро и просто, оторвав рукава совсем. Дома она всегда носила летом платья без рукавов, а здесь в платье с рукавами ей и подавно было бы жарко. Женщины ее поведение не одобрили, но желания спорить с ней, так же как и у нее с ними, ни у кого не было — не хотелось вновь навлекать на себя гнев хозяина.
Нижняя юбка, которая должна была закрывать ноги, едва доходила Кристен до колен, а серое платье — до щиколоток. Но оно, по крайней мере, было без рукавов и с разрезами по бокам, так что пояском, который ей дали, можно было по настроению менять фасон. Кристен решила свободно подпоясаться, хотя по бокам проглядывала нижняя рубашка. Поскольку скрыть фигуру все равно не представлялось возможным, она решила хоть как-то отвлечь внимание от своих округлостей.
Сапоги у нее забрали и дали пару домашних туфель с легкой подошвой; она бы с удовольствием их носила, если бы не надо было снова надевать цепи. Туфли были низкими, а ей не хотелось носить цепи на голых ногах. Кристен сказала это женщинам, и Эда, старшая из них, приняла мудрое решение: не стала надевать цепи, а взяла их с собой, когда вместе с еще одной женщиной повела Кристен наверх.
Кристен на могла сама себе объяснить, почему она так волнуется перед новой встречей с лордом Ройсом. Она не верила, что может ему понравиться, и все же, после того как ее искупали, одели и причесали, оставался мизерный шанс.
Ройс сидел за маленьким столом и шлифовал длинный обоюдоострый меч, когда Эда втолкнула Кристен в комнату. Не объясняя, почему Кристен без цепей, она положила их на стол и ушла, закрыв за собой дверь. Кристен осталась стоять посреди комнаты.
Это было большое, почти пустое помещение без украшений на стенах и ковров на полу, только на одной стене была развешена целая коллекция оружия.
Кристен, не привыкшая ни перед кем опускать глаза, смело рассматривала Ройса с ног до головы, пока не встретилась с ним глазами. И теперь, даже если бы захотела, она не смогла бы отвести взгляд. В его глазах она не увидела ненависти. В них было только удивление.
— Кто ты?
Этот вопрос как бы сам сорвался с его уст. Да и можно ли ожидать другого, если Ройс совершенно сбит с толку?
— Что ты хочешь узнать? — ответила она. — Меня зовут Кристен, но я думаю, тебя интересует что-то другое.
Он встал и подошел к ней, как будто не слышал ответа. Его лицо выражало недоумение, хотя к нему примешивалось что-то еще, что невозможно было объяснить. Он остановился, когда между ними оставалось всего несколько сантиметров, и, медленно подняв руку, провел пальцем по нежной коже ее щеки.
— Ты хорошо маскировала свою красоту. — Кристен отступила на шаг.
— Ты сказал, что я непривлекательна.
— Это было раньше.
У нее как будто все внутри оборвалось. Да, то, что излучали его зеленые глаза, скользя взглядом по ее лицу, и затем по всему телу, было не что иное, как желание. Она не обманывала себя и знала, что не могла бы противиться ему. Нет. Не было никого в целой стране, кто ему мог бы запретить взять ее силой; она его пленница, побежденный враг, и он вправе делать с ней все, что хочет.
— Ты убедишься, что изнасиловать меня нелегко, — сказала Кристен тихо, предостерегающим тоном.
— Изнасиловать тебя? — Он преобразился на ее глазах, ярость исказила его лицо. — Я никогда не опущусь до того, чтобы насиловать шлюху викингов.
Кристен никогда в жизни так не унижали. Резкие слова просились с языка, но она сдержалась, едва до нее дошло, что же он, собственно, сказал. Во-первых, сказал он это в порыве гнева. Во-вторых, совсем несложно принять ее за шлюху. Это вполне подходящее объяснение, почему она путешествует в чисто мужской компании.
Он снова сел и отвернулся от нее. Казалось, он изо всех сил борется со своей яростью, стараясь обрести самообладание. Что же должно было произойти, спросила она себя, что бы вселило в этого человека такую ненависть к викингам — ведь нет никакого сомнения в том, что его ненависть направлена не на нее лично? Он ненавидел весь ее народ.
— А если бы я была девственницей? — осторожно спросила она; ей просто необходимо было узнать все до конца.
— Если бы мне попалась в руки девушка-викинг, это было бы только справедливо. Я бы с удовольствием расправился с тобой так, как ваши мужчины расправлялись с женщинами саксов.
— До сих пор мы ни разу не высаживались на вашем берегу.
— Зато другие вашего сорта, — выдавил он с презрением.
Так вот в чем дело. Значит, викинги уже нападали на это поселение. Кого же из близких он потерял, если до сих пор так обозлен, что не хочет прикасаться к шлюхе, которой до этого обладали его ненавистные враги, и в то же время готов выместить свою ненависть на невинной девушке только потому, что она девушка-викинг? Святые небеса! Значит, свою непорочность она сможет сохранить только в том случае, если он будет считать ее шлюхой?
Кристен чуть не расхохоталась, едва дошла до этой мысли. Ну что же, если это единственное средство спасти себя, придется им воспользоваться. Но как, черт побери, должна вести себя шлюха?
— Ты хотел о чем-то спросить меня? — напомнила она, почувствовав облегчение, оттого что основная ее забота получила хоть и неожиданное, но благоприятное для нее разрешение.
— Да. Что ты знаешь о датчанах?
— Кажется, им понравилось у вас? — Она непроизвольно усмехнулась.
— Ты находишь это забавным? — спросил он сурово.
— Нет. Мне очень жаль, — сказала она, тут же сменив тон, хотя это уже не могло ей помочь: ухмылка уличала ее во лжи. — Я только не понимаю, почему ты думаешь, что я должна что-то о них знать. Мы из разных стран. Единственные датчане, которых я видела, были купцы, как… как многие в моем народе.
Ей надо быть осторожнее. Если бы она сейчас сказала, что ее отец — купец, Ройс вправе был бы спросить себя: почему же тогда она считает возможным зарабатывать деньги в постели? Лучше ему совсем не знать, что ее родители живы и что у нее вообще есть какие-либо родственники.
Его мысли действительно шли в направлении, очень близком к ее собственным. Это стало ясно, когда он спросил:
— Почему женщина с такой внешностью должна дешево продавать свою благосклонность?
— Это так важно?
— Вовсе нет, — сурово ответил он и на какое-то время замолчал.
За кого он ее принимал, можно было судить уже по тому, что он не предложил ей сесть, хотя сам сидел и вокруг было три свободных стула. Она работала все утро, после обеда ее высекли, затем эта жуткая ванна, больше похожая на пытку, и теперь вот она должна стоя отвечать на вопросы. Виновник всех этих бед Локи смеялся теперь над ней. В конце концов, она может и сама над собой посмеяться, и пусть ее возьмут черти, если она еще хоть мгновение останется стоять.
Кристен тут же уселась на пол и с удовольствием наблюдала, как мрачнеет лицо сакса.
— О Господи, девка, ты что, не умеешь себя вести?
