завтраку. От стола, на котором Кристен месила тесто для земляничного пирога, ее отделяло не менее двух метров. У девочки было маленькое прехорошенькое личико и две аккуратно заплетенные каштановые косички, перекинутые через худенькие плечи. Большие зеленые глаза смотрели на Кристен, поэтому она и решила, что вопрос относился к ней.
— Что больно?
— Твои щиколотки. Они в крови.
Кристен посмотрела вниз. Кровь капала в тапочки. Она страшно злилась на себя за эту глупость. Она отказалась сегодня подложить ткань с детски наивной, безумной надеждой помучить одного сакского предводителя чувством вины, когда он увидит, что его проклятые цепи сделали с ее кожей.
Она опять посмотрела на девочку, чье личико выдавало напряженное внимание.
— Нет, это не больно, — уверила ее Кристен, улыбаясь.
— Правда? Ты не чувствуешь боли?
— Чувствую, конечно. Но у меня столько мыслей в голове, что какая-то боль там, внизу, кажется ненастоящей. — Она показала на ноги движением, подчеркивающим, как далеко они находятся от головы.
Девочка хихикнула.
— Это смешно, быть такой большой?
— Нет.
— Но быть выше мужчины…
Кристен, смеясь, прервала ее:
— В Норвегии это исключено.
— О, я понимаю, все викинги высокие.
Кристен позабавило удивление, которое она уловила в голосе малышки.
— Как тебя зовут, малыш?
— Мечан.
— Сегодня такой прекрасный день. Почему ты не на улице, не ловишь бабочек, не плетешь венки или не ищешь птичьи гнезда? В твоем возрасте я все это делала. Разве это не приятнее, чем сидеть дома?
— Я никогда не выхожу из Виндхёрста.
— Разве это опасно?
Девочка посмотрела на свои руки, лежащие на столе.
— Нет, не опасно, просто я не люблю гулять одна.
— Но здесь много детей.
— Они со мной не играют.
Грустный голос девочки тронул Кристен. Подошедшая Эда внесла ясность:
— Другие дети боятся играть с сестрой лорда. И ты тоже не должна с ней говорить, — прошипела она.
Кристен холодно посмотрела на старую женщину. — Пока мне не запретили, я буду говорить, с кем хочу.
— Да что ты, девка! — ответила Эда. — Тогда ждать тебе долго не придется. Он как раз не в духе.
Кристен не стала спрашивать, кого она имеет в виду, так как в этот момент ее резко повернули за плечо, и она оказалась лицом к лицу с рассвирепевшим саксом.
Ройс не думал о своей сестре, ее присутствия он просто не заметил. Проходя мимо кухни, он сразу увидел золотистые локоны Кристен. Он не видел ее с тех пор, как она покинула его комнату, — ужинал он со своими кузенами в комнате Альдена и избегал заходить в зал, где мог столкнуться с этой девкой. Она стояла за кухонным столом спиной к нему, и он невольно скользнул взглядом по ее фигуре. Когда взгляд его упал на ее щиколотки, а они были прекрасно видны из-за неприличной длины ее платья, им овладел гнев. Даже издали он мог разглядеть кровь, просочившуюся через туфли.
— Если ты думаешь, что раны на твоих ногах заставят меня снять цепи, — сказал он, закипая, — ты глубоко ошибаешься!
— Я и не надеялась…
— Тогда объясни, что это значит! Я же сказал тебе подложить ткань.
— Я просто забыла спросить об этих тряпках, — сказала она, помедлив. И добавила откровенно: — Меня подняли с постели еще до рассвета и сразу привели в кухню. Честно говоря, я тогда еще не проснулась и вообще ни о чем не думала.
Ройс все еще зло смотрел на нее, но уже остывал. Нетрудно было заметить, что он не знает, верить ей или нет. Это показалось Кристен таким смешным, что она расхохоталась, чем окончательно сбила его с толку.
— Ты думаешь, я хочу сыграть на твоих чувствах и пробудить в тебе жалость? Уверяю тебя, я не настолько глупа, чтобы поверить, что ты способен на такие порывы.
Гнев снова овладел им, так что казалось, он вот-вот ударит ее. Она смеет оскорблять его, да еще смеяться при этом, подавая оскорбление под видом сомнительного комплимента. Он явно не был готов к такой тонкой игре, тем более что противником была женщина.
Ройс повернулся к Эде, и бедная женщина испугалась его мрачного лица.
— Позаботься о ее ногах и следи, чтобы она не забывала обматывать их.
Бросив последний гневный взгляд на Кристен, Ройс круто повернулся и зашагал к выходу. Эда поплелась за полотном, бурча под нос, что у нее без того полно дел и она не собирается баловать какую-то язычницу, у которой не хватает ума не сердить своего господина. Кристен не обращала на нее внимания. Ее взгляд следовал за Ройсом, пока он не покинул зал. Этот сакс ничем не отличался от мужчин, которых она знала.
— Как ты не боишься смеяться над ним, когда он так сердится?
Кристен совсем забыла о Мечан. Она посмотрела на нее с улыбкой; в больших зеленых глазах девочки застыли удивление и страх.
— Он был не слишком зол.
— И ты ни капельки не боялась?
— Почему же я должна бояться?
— А я боялась, хоть он на меня не кричал.
Кристен нахмурила лоб.
— Эда сказала, что он твой брат. Разве у тебя есть причины его бояться?
— Нет… хотя да, иногда.
— Иногда? Он что, тебя бьет?
— Нет. — Вопрос, казалось, удивил Мечан. — Он никогда меня не бил.
— А почему же ты его боишься?
— Он мог бы меня побить. Он такой большой и такой злой, когда сердится.
Кристен сочувственно рассмеялась.
— Ах, знаешь, малышка, большинство мужчин выглядят злыми, когда сердятся, но на самом деле они не такие. Твой брат большой, да, но мой отец еще больше, и он может быть ужасно злым. И все же нет никого добрее моего отца, и нет никого, кто так любил бы свою семью. Мои братья тоже быстро вскипают, и знаешь, что я делаю, если они кричат на меня?
— Что?
— Я тоже кричу на них.
— Они выше тебя?
— Да, даже самый младший, которому всего четырнадцать лет, хотя и ненамного. Но он еще будет расти. А ты? У тебя есть еще кто-нибудь, кроме брата?
— У меня был еще брат, но я его не помню. Его убили, и папу убили, когда на нас напали другие викинги. Это было пять лет назад.
Кристен поморщилась. О Господи, сакс имеет полное право ненавидеть ее и ее народ! Неудивительно, что он хотел их сразу убить. Теперь ее удивляло другое — что он передумал.
— Мне очень жаль, Мечан, — сказала она растерянно. — Твой народ сильно пострадал от моего
