– С нашей заставы всего не увидишь. Товарищ Сталин видит куда больше. И поступает, как требуется. Через два года будешь не красный командир, а офицер. Потому, что так решит товарищ Сталин.
Дашевский встал, вытащил из шкафа початую бутылку. Поставив на стол, налил стакан почти 'по кромку', опрокинул. Потом посмотрел на Кахабера.
– Будешь?
Вашакидзе покачал головой.
– Как хочешь, – Семён вернулся на свое место. – Говоришь, только двое выжили? Я и Коля? А ребята все?
В вопросе было столько боли, что Каха, толком не понимая, что делает, залил в себя остатки водки, прямо 'из горла'. Выхлебал как воду, не чуя ни вкуса, ни крепости, даже закралась мысль, что и это – 'ролёвка' и в стакане – вода. Потом внутри потеплело, тепло поплыло к голове, только тогда он ответил:
– Да… Кстати, какое число сегодня?
– Двадцать третье.
– Значит, нет той войны?
Прислушался. Вокруг была такая тишина, что слышались стрекотания кузнечиков. Хотя здесь, в Батуми и тогда была тишина. Умирать батумские пограничники уезжали в другие места. В Россию, Белоруссию, Северный Кавказ… На фронт. Уехали все, до единого. Вернулись только двое.
– Значит, нет, – эхом откликнулся Дашевский. – Ладно, вернемся к нашим вопросам. Что же мне с тобой делать? Как тебя вообще вынесло за границу?
– За машиной ездил. 'Мерсом' разжился. А обратно на пароме махнул. Плыл, плыл и приплыл на родную заставу… – Каха вздохнул. – Слушай, Сём, если можно, не запирай меня. Не хочется быть запертым, когда такие дела творятся. Я не сбегу.
Дашевский поднял на задержанного потяжелевший взгляд. Было видно, что решение ему даётся нелегко, с одной стороны долг службы, с другой – дружбы. Даже не дружбы, а какого-то единства с сослуживцем, однополчанином, пусть даже и разделяют эту службу семьдесят лет. Но решение было принято:
– Гражданин Вашакидзе, вы будете находиться на заставе под постоянным конвоем бойцов. Через час вас покормят,- помолчал мгновение и словно выдохнул. – Не держи на меня зла, старлей, не могу иначе.
Кахабер вышел из здания, пограничник за спиной не напрягал. В пяти шагах от входа росла маленькая сосна, чуть выше, чем ему под локоть. Подошёл, погладил мохнатые веточки. Он помнил это дерево совершенно другим, выросшим выше крыши. Чтобы собрать шишки, приставляли жердь. В эту сосну они, детвора, вбивали гвозди, и с трудом выдёргивали их 'фомкой'. Чтобы из отверстий текла живица. Дети её собирали и жевали. А из коры об кирпич вытачивали кораблики.
Но сейчас дерево стояло, даже не представляя, что на нем смогут расти шишки.
Юное и наивное, как и вся застава, поднятая по тревоге. Не знающая судьбу четырех ближайших лет. Не ведая о страшной войне. Лозунг: 'Малой кровью на чужой территории' не успел разбиться под тяжким грузом поражений. И эти мальчишки, строившиеся сейчас на плацу, ещё только играли в войну, не представляя, что это такое. Каха почувствовал груз прожитых лет, не возраста, а именно прожитого: он старше всех на два поколения, на Великую Победу и подлое поражение, на немыслимый по величию выход в Космос, и бессмысленное по глупости затопление Мира. И тут же залило чувство стыда. Вспомнились неоднократно читаные книги про 'попаданцев'. По их сценарию ему самое время возглавить комитет обороны и внушать генералам и маршалам, какие они все лохи, и только он в белом фраке. В книгах. А эти мысли – не то же самое? 'Они наивные', 'они только играют'… Эти наивные выиграли войну. И покорили космос. А мы, такие умные и взрослые, всё просрали! Победы – их. Поражения – наши. Путь не наши, а отцов. Но мы-то что сделали, чтобы исправить их ошибки? Машины старые от немцев везем? В шортах по заставе гуляем? Самая крупная победа – Галерею Славы отстояли!
– Где можно переодеться? – спросил Кахабер сопровождающего.
– Да хоть где, – ответил тот. – Казарма пойдет?
– А то!
У входа в казарму перехватил Дашевский:
– Я уже позвонил в НКВД, за тобой приедут.
Переодеваясь, Каха размышлял: 'Как же отличаются нормальные люди от зашуганых придурков? Скажи какому-нибудь Сванидзе, что за ним выехали из НКВД, кондрашка ведь хватит'. А у него облегчение, словно 'скорую' выслали. Чего бояться? Разберутся.
Эмка приехала ещё до завтрака, и пришлось терпеть, хотя жрать хотелось до невозможности. К себе его не забрали, разбирались прямо на заставе. Целая группа отправилась на паром, а Кахабера допрашивал, видимо, учитывая неординарность ситуации целый капитан, тот самый, упомянутый Дашевским, Тучков, начальник городского НКВД. Произошедшим на палубе капитан интересовался вяло, а документы и фотографии на ноутбуке просмотрел и вовсе бегло. В конце концов, НКВД-шники уехали, забрав с собой только Набичвришвили, гонор которого бесследно испарился.
Тучков вернулся через четыре часа.
Каха ждал многого. Что его, как 'приставку' к ноуту, заберут в Москву, или ещё что-то, вплоть до отсиживания в камере до второго пришествия.
Но у капитана были совсем другие мысли.
– Товарищ Вашакидзе, – начал он прямо с порога, – что лично Вы думаете о принятие гражданства СССР?
– Можно подумать у меня есть варианты, – ответил Кахабер. – Не немцам же мне служить! Я на этой заставе вырос!
– Тогда подписывайте! – Тучков подвинул ему два листа бумаги.
Каха просмотрел.
Заявление о принятии гражданства СССР. И рапорт о принятие на службу в звании старшего лейтенанта погранвойск. Вот так-так! Даже звездочки сохраняют.
Расписался не думая:
– И? Это всё?
– А что Вы ожидали? – усмехнулся капитан. – Положено, пока бумаги будут ходить по инстанциям, не нагружать Вас вопросами службы. Но, увы, ситуация обязывает. Можете приступить немедленно?
Каха пожал плечами: надо, значит надо.
– Ситуация такая, – начал разъяснение чекист. – Гражданин Набичвришвили очень сильно навредил нам на пароме. Наши сотрудники общались с некоторыми пассажирами. Настроение у всех подавленное и крайне негативное. Людям из нашего времени они не поверят. Вы же – герой, вступившийся за них, и не испугавшийся всесильного НКВД. Если кто-то и в состоянии изменить их настрой, то только Вы. Так что, хоть Вы еще не на службе, вынужден просить…
– Понятно, – кивнул Вашакидзе, – конечно поговорю! Когда?
Тучков протянул ему еще несколько листков.
– Здесь основные принципы политики СССР по отношению к иновременцам. Получено буквально час назад. Изучите. Заставлять Вас врать людям никто не будет, в этом нет ни малейшего смысла. Кроме того, встаньте на довольствие, получите форму и знаки различия. Тут мы с товарищем Дашевским немного превышаем свои полномочия, но интересы дела превыше всего. Если считаете, что форма не нужна, не пользуйтесь ей. В общем, как только готовы, так и едем.
– Разрешите выполнять? – спросил Кахабер.
– Выполняйте, – ответил Тучков и широко улыбнулся. – Кстати, меня Александром зовут.
– Кахабер. Можно Каха. И на ты.
– Соответственно, Саша. Спасибо тебе.
– За что?
– Не отказался.
– Не за что. И давай сначала дело сделаем, а уж потом упражняться в вежливости будем.
