мамочки, явно лучше.
«Дух» тяжело закашлялся, отвернувшись к стенке, и этот кашель вывел Никиту из ступора. Слегка пошатываясь, он подошел и вгляделся в лицо парня. У того на шее проступали потемнения в местах, где опухли лимфоузлы, под глазами залегли темные круги, а сам он был едва ли не синюшного цвета.
— Эй, с тобой все в порядке? — он хрипло поинтересовался у парня о самочувствии.
Тот ничего не ответил. Вместо этого снова отвернулся к стенке и тяжело закашлялся. Глаза у Никиты широко раскрылись, а в душе стало пробуждаться чувство, практически незнакомое для него, у него появился испуг, потому что он увидел, что у парня кровь пошла горлом — вся подушка была усеяна красными брызгами, а кашель не прекращался.
— Эй, дружище, ты чего там забыл? — голос Толяна, раздавшийся из-за спины, заставил его вздрогнуть. — Решил «духа» уму-разуму поучить что ли?
— Толя, подойди сюда, — ему не понравилось, как задрожал у него голос.
— Что такое? В-одиночку не справишься?
— Сюда иди! — голос продолжал дрожать, и от этого он даже разозлился.
Толян подошел вразвалочку. Ему сразу подумалось, что лежавший на кровати паренек чем-то успел с утра обидеть его кореша, и настроился проучить того. Одной зуботычины ему бы хватило. Раз-два, сходи к дантисту, детка. Но подойдя к койке и увидев то, что видел его приятель, он забыл про зуботычины, забыл про то, что хотел проучить «духа бесплотного»… И почувствовал, как у него в болевшем с утра горле рождается даже не крик, а какой-то неясный стон, который вот-вот должен был сорваться с губ.
— Что это с ним, а? — они вдвоем стояли над койкой парня, и ни один не знал, что делать.
— Не знаю, — только и смог ответить Никита. — Слушай, Толик, давай-ка позовем кого-нибудь на помощь.
— А кого тут звать? — после этих слов ему захотелось врезать приятелю от души; он и сам тормозил, и от этого только еще больше злился.
— Как кого? Врача разумеется.
Они вдвоем ломанулись к выходу, словно соревнуясь, кто быстрее выбежит на улицу. Уже на подходе к медсанчасти Толян вдруг резко остановился как вкопанный. Никита обернулся к нему и поразился, насколько испуганным выглядел его друг.
— Ты чего встал?
— Ник, а скажи: ты сегодня себя как чувствуешь? Все нормально?
Смурнов вдруг понял, куда клонит приятель, и испугался. Ведь и в самом деле, он чувствовал себя простуженным, и это его не радовало.
— Ты знаешь, горло болит, и голова просто раскалывается…
— Вот-вот, и у меня то же самое…
— А ты не помнишь, случайно, что же такое мы с тобой вчера пили?
— В том-то и дело, что помню. Ничего мы вчера не пили. Так, пропустили по две-три стопки в баре, да пивом отшлифовали. А с утра я себя чувствовал так, словно мы вчера не только напились в стельку, но еще и намешали всего подряд…
— И получается, простудились мы с тобой тоже одновременно?
— Да это Машка, дура, врубила вчера сплит-систему прямо над нами. Я ее просил выключить, а она ни в какую…
— А парень в казарме? Его-то с нами не было…
— Ну не знаю… Совпадение, может быть…
— Я не верю в совпадения. Что-то чертовски скверное происходит. Неужели ты не чувствуешь?
— Я сейчас одно чувствую: надо нам в медсанчасть про парня сообщить, а самим рвать когти отсюда. И чем дальше, тем лучше.
— Ладно, пойдем к медику подойдем. Может, присоветует чего…
Врач в части был высоким мужчиной сорока восьми лет, с коротко стриженной шевелюрой, в которой уже хватало седых волос. Он встретил их в своем кабинете и внимательно осмотрел сначала одного, а потом другого. Он внимательно посмотрел на опухшее горло у обоих парней, а затем уселся за свой стол и начал что-то очень быстро писать. Никита заглянул в записи, но ни слова не смог разобрать. Чертов медицинский почерк был неразборчивым. С тем же успехом доктор мог писать на иврите справа-налево, все равно написанное оставалось непонятным.
— Как давно чувствуете боль в горле? — голос врача был сухим и не выражал ни малейших эмоций.
— Да вот сегодня впервые и почувствовал, — Никита подумал, что с таким же невозмутимым видом, как в данный момент, доктор смог бы им заявить, например, что у кого-то из них (а может, и у обоих) рак, воспаление предстательной железы или еще какая-нибудь гадость).
— А вы, молодой человек? — он повернулся к Толику, который расширенными от испуга глазами смотрел куда-то за плечо врачу. — С вами как обстоит дело?
— У меня то же самое, доктор. Жутко горло болит, глотать больно. Что это может быть? — внезапно жалобно спросил он; с удивлением переходящим в ужас Никита осознал, что его друг испуган. — Это грипп? Или воспаление легких? А, может, ангина?
— Сказал бы, если бы знал. По симптомам похоже и на одно, и на другое, и на третье. Вот только все вместе эти симптомы редко проявляются. Температура у обоих?
— У меня точно есть, — Никита поспешил ответить, перед глазами его по-прежнему стояло лицо паренька, оставленного в казарме.
— Это я и так вижу, — доктор перевел взгляд на него. — У вас глаза блестят. Такое бывает от очень высокой температуры…
— А кровотечение возможно? — перебил врача Толик.
— Смотря какое кровотечение вы имеете в виду…
— Горлом! — он едва не выкрикнул эти слова, чем напугал своего приятеля еще сильнее.
— Даже так? — брови врача изумленно взлетели вверх. — Уже было такое?
— Не у нас, — Никита вспомнил, что в казарме, быть может, как раз в данный момент умирает парень. — У нас один «дух»… я хотел сказать молодой парень в казарме… У него горлом кровь сейчас идет, и он не перестает кашлять…
— Так что ж вы молчите! — доктор резко поднялся со своего рабочего места и схватил стоявший на столе саквояж с красным крестиком на боку. — Идемте скорее. Может, еще успеем ему помочь…
Они втроем вышли из кабинета врача, и он протянул обоим по таблетке.
— Это парацетамол. Пока единственное, что я могу вам предложить, чтобы сбить высокую температуру. Показывайте дорогу.
Врач пошел вперед с завидной скоростью, полы его расстегнутого белого халата развевались на ветру. Никита взмахом руки указывал направление к их казарме, а потом был вынужден просто следовать за ним. Головокружение возобновилось, и скорость передвижения резко упала. В результате он довольно сильно отстал и от доктора, и от своего приятеля. Когда войдя, наконец, в казарму, щурясь от непривычной после солнечного света полутьмы, доктор сидел на кровати того самого паренька и мерил ему пульс. Наконец, он тяжело вздохнул, отпустил руку больного и раскрыл свой саквояж. Достав оттуда шприц и ампулу, он сделал укол и повернулся к приятелям.
— И что теперь? — даже через хриплое дыхание слышалось, как Толик раздражен.
— Теперь? — доктор с растерянным видом повернулся к нему, словно только что очнувшись от своих мыслей. — Теперь остается только ждать. Признаюсь к стыду своему, ноя не знаю, что происходит. Пульс такой бешеный, что я всерьез опасаюсь, не случится ли у паренька сердечный приступ. Температура у него тоже такая высокая, что вы оба без труда сможете у него на лбу приготовить себе завтрак. С такой температурой долго не живут. У него мозги сейчас в черепной коробке буквально кипят. Если укол не подействует, он не выживет.
— И долго нам ждать?
— Вам ждать вообще не стоит. Ложитесь-ка на свои койки — я вас осмотрю.
Сергей очнулся от своего бреда, вызванного повышением температуры. Он весь горел, горло жутко
