тоже. А через пару секунд вниз спрыгнули Трувор и Стюрмир.
Стюрмир приземлился на кого-то из рабов, тот заорал, но хускарлу было начхать.
Я уже стоял, опираясь спиной на доски обшивки.
Эти двое подхватили меня, как неодушевленный предмет, и метнули в люк. Наверху меня тут же ухватили три пары рук.
– Не худо бы тебе помыться, – усмехнулся ярл.
– Брось меня за борт, – предложил я. – Только не забудь потом вытянуть, а то вода холодная, я замерзну.
Парни (на палубе кнорра было не меньше двух десятков наших) заржали. Тоже сказал: холодная вода. Вот зимой она да, холодная. А сейчас просто идеальная водичка.
Тем временем с меня сняли колодки. Как приятно снова ходить самостоятельно!
Вдруг веселое лицо ярла превратилось в маску рассерженного демона. Даже я испугался.
Оказалось, к нам подвели Аслака. Рожа у хозяина кнорра была в крови, правая рука согнута под неэстетичным углом. Сломана, надо полагать.
Быстро его обработали.
Покоцанный Аслак держался неплохо. С достоинством.
– Я не знал, что он – твой хирдманн, – поведал ярлу работорговец. – Мои люди это подтвердят.
– Само собой, – согласился Хрёрек. – Великанша Ран с удовольствием их выслушает.
– Ты не можешь нас просто так перебить, – возразил Аслак. – Это не по закону. Если ты меня убьешь, тебе придется ответить перед тингом. И перед конунгом Хареком. Ты, может, не знаешь, но сестра моей матери…
– Знаю, – перебил его Хрёрек. – С конунгом мы договоримся.
– Один не одобрит… – попытался подыскать еще один аргумент в свою пользу работорговец.
– С Одином я тоже договорюсь, – усмехнулся Хрёрек. – Ты подал мне неплохую мысль. Ульфхам! Я решил подарить этот кнорр Одину!
– Жаль, – вздохнул командир личной охраны ярла. – Я как раз нашел здесь немного серебра.
– Одину! – твердо сказал Хрёрек. – Стюрмир!
– Да, вождь!
Здоровяк спрыгнул в люк, и оттуда тотчас раздались удары топора.
– Э-э-э… – пробормотал я. События развивались чересчур быстро. Неужели ярл решил утопить кнорр со всем содержимым. С людьми в трюме…
– Там есть кто-то, кому ты хотел бы сохранить жизнь? – Ярл как всегда догадлив.
Я задумался… Ненадолго.
– Пожалуй, есть один.
Я подошел к люку и крикнул в темноту:
– Хавчик!
– Я тут, Волк! – пискнули снизу.
Через минуту мой несостоявшийся учитель рабской философии стоял на палубе кнорра и лыбился щербатым ртом.
– Искупайтесь, – сказал ярл. – А мы пока тут закончим. – Вытянул меч, воздел к небу и провозгласил:
– Слышишь меня, Один! Тебе посвящаю…
И так далее.
Лезть в студеную воду мне совсем не хотелось, но приказы командира не обсуждаются. Тем более, этот командир только что извлек меня из очень глубокого нужника.
Через пару минут я, завернувшись в медвежью шкуру, хлебал пиво на палубе родного драккара. Это было нелегко, потому что зубы громко стучали о край медной чашки.
Рядом со мной завернувшийся в ветхую дерюгу Хавчик жадно грыз вяленую рыбину. Удивительный факт: ему было теплее, чем мне.
Мы отвалили. Кнорр медленно погружался в пучину. Его экипаж перебили, тела побросали в трюм. Команда Аслака почти не сопротивлялась. Видимо, надеялись, что Хрёрек не станет убивать всех. Зря надеялись.
Зато все ценности и оружие работорговцы забрали с собой. Если что-то или кто-то жертвуется Одину, то целиком. Без остатка.
Похоронным гимном тонущему кнорру стали вопли рабов, захлебывавшихся в трюме.
Они терзали мой цивилизованный слух, пока Трувор втирал целебную мазь в мои ссадины и царапины. Мазь была довольно вонючая. Зачем, спрашивается, я мылся?
Глава тридцать шестая,
После операции по моему освобождению мы разделились. Второй драккар, возглавляемый Хёдином Моржом, – старик пустился в плавание вместе с нами, поскольку отлично знал не только местные воды, но и всех прибрежных обитателей, – с экипажем из сорока гребцов отправился в Хедебю, а мы двинулись в острову Сёлунд, вотчине неоднократно упоминавшегося Рагнара-конунга.
Когда-то я терпеть не мог спать днем. Разве что – в армейской учебке. Там-то мы навострились «харю давить» при каждом удобном случае. Здесь это полезное свойство восстановилось.
Сменившись с вахты, я быстренько употреблял организованный Хавчиком ленч (хорошо иметь своего раба, особенно если тот назначен армейским поваром), залезал под тюленью шкуру где-нибудь поближе к корме и дрых иной раз до самого ужина. Ни качка, ни скрип весел, ни то, что через меня постоянно перешагивали бодрствующие товарищи, ничуть не мешало. Привык. Сурова жизнь простого северного пирата.
Однако в этот вечер моя собственная жизнь едва не оборвалась. Причем по глупости.
То есть я проснулся, как обычно. Сбросив влажную от брызг шкуру, сел и…
…Спасла отменная реакция. А может быть, то, что я еще не до конца проснулся – сознание не тормозило рефлексов.
Ничего подобного я раньше не делал. То есть поймать ладонями клинок не очень проворного противника мне изредка удавалось. На тренировках. Но пущенный прямо в переносицу нож…
Иначе как чудом такое не назовешь.
Хлоп! – и между моих дланей зажат короткий и широкий швырковый ножик с колечком на рукояти для удобства извлечения. Из кармашка. Или из трупа.
Остренький наконечник ножа замер в каком-то сантиметре от моего сонного личика.
Я раздвинул ладони, и ножик упал на палубу.
Н-да. Злым умыслом тут и не пахло. Уж настолько я в физиогномике разбираюсь.
Видок у Бежана, молодого парня из Ладоги, прямо скажем охреневший.
Взяли паренька на испытательный срок. Ясное дело, что в свободное от вахт время он тренировался до седьмого пота. Вот и сейчас – соорудил мишень из старого чехла для щита и упражнялся.
Мишень эту я обнаружил у себя за спиной. Метрах в трех.
Губы у паренька дрожали, глаза – по пять копеек.
Надо полагать, с воображением у молодого все в порядке. И это воображение уже нарисовало ему последствия втыкания железного ножика между глаз товарища по ремеслу.
Мне стало жаль парнишку. Поэтому я оставил событие без комментариев. Подобрал ножик, бросил его Бежану и покинул директрису[36], перебравшись на канатную бухту.
Сидевший на этой же бухте Свартхёвди дружески огрел меня по спине. Он все видел и мою реакцию заценил.
Глава тридцать седьмая,
– Ты богатый человек, хозяин, – бубнил над ухом мой раб. – Тебе следует хорошо одеваться.
