облик, заботливо подсвеченный луной, настолько шокировал мое сознание, что я так и застыл с разинутым для решительного заявления ртом.
Вряд ли волосатый среагировал на мой открытый рот. Скорее — на обнаженный меч.
Но среагировал четко. Быстрый, как полет стрелы, тычок в грудь — и я, утратив контакт с землей, с грохотом впилился в нос лодки, перекувырнулся через борт, приложился спиной о скамью, чудом не напоровшись на собственный меч, вскочил. Чтобы увидеть две здоровенные лапищи — в непосредственной близости от моего горла.
Я, пожалуй, растерялся, но, тем не менее, рефлексы сработали. Секущий удар справа…
И меч вышибло из моей руки взмахом волосатой грабки.
Однако и сам йети притормозил на мгновение, чтобы обиженно взреветь и встряхнуть раненой, нет, скорее, просто ушибленной лапой.
Я схватился за нож (пришла тоскливая мысль — лучше бы это был медведь!), но достать его не успел.
Пронзительный свист рванул мои барабанные перепонки. Йети взревел, прижал лапы к голове (уши заткнул, надо полагать), подпрыгнул на месте, развернувшись в воздухе на сто восемьдесят градусов (лодка тоже подпрыгнула, а я опять приложился спиной — на этот раз о борт) и был таков.
Я обернулся. Свистела Рунгерд. В четыре пальца. Надо же, что мы умеем. И как удачно используем.
Поблагодарить за спасение я не успел. Рунгерд перестала свистеть (но в ушах еще звенело) и рявкнула не хуже йети:
— На лыжи — и бегом!
— Он вернется? — поинтересовался я уже в процессе выполнения команды.
— Он — нет. Другие прибегут.
Я не стал уточнять, кто это — другие. Может, кореша волосатого. А может, злые дядьки с холодным железом. Однозначно надо сваливать.
Через минуту мы уже чесали через озеро. И лыжню на этот раз прокладывал я. Надо же как-то адреналин выплеснуть.
Остановились мы уже на моей территории.
— Кто это был? — поинтересовался я наконец.
— Тролль, — последовал ответ. — Маленький йотун.
Если это маленький, то каковы тогда большие?
Но этого я уже не спросил. Не успел.
Рунгерд сгребла меня в охапку и поцеловала со всей мощью и темпераментом скандинавской ведьмы.
Потом отпустила, облизнулась сладко и пообещала:
— Я буду часто к тебе приезжать.
Тут уж я не утерпел и сграбастал мою королеву.
Целоваться на морозе вредно. Говорят. Мол, губы потрескаются. Врут. Проверено.
К моему немалому сожалению, на следующее утро моя сладкая вдовушка уехала.
Правда, пообещала вернуться не позднее чем через седмицу.
Но так вышло, что ее опередили.
Глава пятая,
Я поднял руку, и мои домочадцы моментально поднял руку, и мои домочадцы моментально заткнулись.
Даже без болтовни Хавчика и Пэра в доме было довольно шумно. Трещали дрова в очаге, завывал ветер, поскрипывала толстая шкура, закрывавшая вход.
Однако слух человека устроен так, что может вычленить из любого гама совсем тихие звуки. Если они намекают на опасность. Это умение, унаследованное нами от диких предков, само собой, нуждается в тренинге. Однако я такой тренинг уже прошел, и скрип, сопровождавший открывание ворот, уловил даже раньше, чем собаки. Собаки-то — больше на нюх, а если ветер неудачный…
Впрочем, не успела моя рука принять вертикальное положение, а псы уже зашлись истошным лаем.
И почти сразу умолкли. Мой слух уловил громкое чавканье. Кудлатых сторожей не убили — подкупили. Хотя псины вряд ли взяли бы мясо у кого-то совсем чужого…
— На человека брехали… — дрогнувшим голосом поведал нам старина Пэр.
Мудрое замечание.
Его жена ахнула и уронила кувшин. В воздухе вкусно запахло простоквашей.
Ясно, что на человека. Зверь собачек угощать не станет. И друг — тоже.
Значит — враг?
Снаружи заскрипел снег. Трое. Или четверо. На лыжах. Ага, перед дверью остановились. Должно быть, снимают лыжи перед тем, как войти в дом. Из вежливости или потому что на лыжах неудобно драться?
Кожаный полог откинулся, пропуская в дом заряд мелкого снега и троих мужчин в добротной меховой одежке… И с копьями.
Старший сын Пэра, Льот Рукавичка, потянулся к топору, но я чуть заметно покачал головой.
— Ты — новый хозяин грэнда? — не очень вежливо поинтересовался кряжистый мужик с сосульками в бороде. Он распахнул доху, показав богатый пояс с мечом.
Его спутники рассредоточились. С копьями на изготовку.
Если их только трое и снаружи никого не осталось, я, пожалуй, управлюсь сам.
Двое «пристяжных» не выглядят заядлыми рубаками.
А вот кряжистый может быть опасен. Копье держит чуть на отлете — удобно для броска. Левая рука — под полой дохи, а там может быть всё что угодно, но скорее всего — швырковый нож. Копье — ладно. Его полет предсказуем. Поймаю или увернусь. А вот ножик в условиях ограниченности маневра может быть чертовски неприятен. Правда, между нами — два опорных столба и стол. Так что я пока в относительной безопасности. Чего нельзя сказать о моих домочадцах.
— Ты — новый хозяин грэнда?
— Я хозяин.
— Твое? — На стол упали мои портянки, опрометчиво оставленные в лодочном сарае.
Пара не слишком свежих тряпок вряд ли могла считаться серьезной уликой для суда.
Да только что мне можно предъявить? Сломанную дверь? Поломанную лодочную скамью?
— Мое, — не стал я отнекиваться.
Чего уж там! От сарая мы с Рунгерд перли сюда, можно сказать, напролом. А с той поры не выпало ни снежинки.
Как позже выяснилось, улики оставил не только я. Рунгерд в спешке тоже посеяла один из амулетов. Очень характерный. Впрочем, они здесь все — характерные. Ручная работа.
— Мое имя Хегин. Хегин, сын Бруни. Земля, на которой стоит этот (соседушка топнул ногой) дом, — моя!
Неожиданное заявление. Мне сразу захотелось сделать Хегину Брунивичу какое-нибудь непристойное предложение. Например, порадовать оральным сексом какого-нибудь козла. Но я сдержался. Здесь — правовое государство. Такие заявления требуют доказательной базы большей, чем три наставленных на меня копья.
Неужели старина Вальтев заложил свой надел соседу?
