— Вероятно, был бы, — признал Д.Э. Саммерс. — Особенно если бы меня заранее вызвали из редакции, чтобы поручить нарисовать, как еще живая дама принимает яд. Нет, мэм, художник в глаза не видел жертву. Ваш критический ум, ваши строгие требования, которые вы предъявляете в равной мере к себе и к другим, ваша щепетильность в деталях не позволили вам сделать единственно правильный вывод: перед нами типичная халтура.
— Стоп, компаньон, — заметил М.Р. Маллоу. — На сей раз ты ошибаешься. Это тем более странно, что пять минут назад ты сам придал направление моей мысли: Художник изобразил даму таким образом, чтобы было ясно, что она принимает именно яд, а не лекарство. Специфика иллюстрации, понимаете?
— Черт, — выругался Джейк.
— Да ладно.
— Нет, я должен был.
— Брось, это не твоя стихия. Живопись, мисс Дэрроу, и прочее — это по моей части.
Я привык иметь дело с вопросами искусства. А мой компаньон, которому — обратите на это внимание! — так же больно сознавать свою ошибку, как и вам, более по части убийств. Кто умер, когда умер, как умер, почему его похоронили так или этак — тут ему нет равных. Так же как и в заметании следов.
— Но почему коронер признался! — чуть не плакала экономка.
— Видите ли, мисс Дэрроу…
И Саммерс пустился в объяснения.
М.Р. Маллоу, сидел молча. Он мог не слушать. Он уже и так знал, что подобным образом поступают все коронеры вообще, когда кто-нибудь накладывает на себя руки, потому что в любом другом случае понадобилось бы сообщать в полицию, отправлять тело на вскрытие и добывать кучу бумаг, доказывающих, что смерть несчастной действительно явилась результатом самоубийства.
Наконец, сын похоронного церемониймейстера развел руками.
“За три года мне пришлось приводить в божеский вид четыре… пять… нет, шесть дамочек, наложивших на себя руки, — сказал он компаньону в тот вечер, когда они впервые ночевали в “Мигли”. — Нет, так: пять дамочек, одна кухарка. Одна отравилась газом, пятеро — как сговорились… да, карболовая кислота. Что? Откуда мне знать, зачем? Только одна записку оставила: “Прости и забудь!” Забудет он теперь, как же!
— Но почему? — спросил тогда потрясенный М.Р. Маллоу. — Какова настоящая причина?
— Настоящая причина? Извольте, сэр. Истерика. От мелахолии. От скуки. От того, что дуры, ржавый якорь мне в корму!”
Все это молодой головорез, который, если вы помните, всегда считал, что появление женщины в жизни мужчины всегда означает страдания и скуку, объяснил экономке — стараясь быть деликатным.
Экономка не выдержала потрясения. Она заплакала.
— Ну что же вы, мисс Дэрроу! — уговаривал Д.Э., пытаясь дотянуться через стол и взять экономку за руку.
Она схватила его ладонь и спрятала в ней лицо.
— Ну, что вы? — стоя в неудобной позиции, повторял рыцарь без стыда и совести. — Ну, ничего, что он не убивал! Бывают вещи куда хуже! Ну, не плачьте.
Ему удалось проявить чудеса ловкости, подняв вторую руку и, удерживаясь в таком положении, поглаживать скорбящие седины. Экономка, всхлипывая, подняла голову.
— Ну, вот так, — он поправил ей кружевной воротник и сел. — Вот, отлично. А то развели сырость.
— Вы должны гордиться собой, — сказал Дюк. — Ведь вы все же раскрыли преступление. Мисс Дэрроу высморкалась в платок.
— Какое?
— Одно из тех преступлений, что совершались и совершаются сотнями. Оставаясь при этом, — М.Р. выдержал эффектную паузу, — безнаказанными. Мужья превращают жизнь своих жен в ад и никто никогда не уличит их, а их жертвы не скажут никому ни слова. Но я, мадам, хотел бы сделать одно замечание.
Маллоу помолчал еще немного.
— Помните, на вопрос: “Почему вы сделали это?” миссис Гонзалес все-таки ответила: “О, ничего!” Вы бы тоже так поступили, мадам. Если бы…
— …его любила! — опять зарыдала экономка.
— Именно! — подтвердил Джейк. — И наша миссис Гонзалес наложила на себя руки, как делают все — в отсутствие мужа. Которому коронер посоветовал сказать неправду, чтобы не допустить вскрытия тела. Чтобы муж мог оставить тело в доме.
— Несчастный муж, мадам, добивался не сокрытия преступления, — Дюк опустил ресницы.
— Нет, мадам.
При этом он наступил компаньону на ногу: тот начал пялиться на вазу с конфетами.
— Значит, — медленно проговорила экономка, — и он все-таки ее любил?
— Боюсь, мэм, — Джейк напоминал гранитное изваяние, — это уже не поможет миссис Гонзалес. Но ощутил раскаяние — несомненно.
Мисс Дэрроу вытирала глаза.
— А ведь не будь вы так бдительны, — продолжал сын похоронного церемониймейстера, — еще неизвестно, что могло бы оказаться на самом деле. Вы меня понимаете?
— Я вас понимаю, сэр! — прошептала экономка.
Джейк встал.
— Ну-с, компаньон, нам, похоже, пора. Спасибо, мисс Дэрроу, за ваш дивный завтрак и за то, что приютили нас в ту ночь. Бескорыстие сейчас такая редкость!
— Да, но… — спохватилась мисс Дэрроу, — почему же вам и не снимать у меня комнату? И мне было бы спокойнее.
Двое джентльменов прокашлялись.
— Мэм, — сказал Д.Э., — похоже, произошло недоразумение. Мы не сыщики.
— Хорошо, сэр.
— Мисс Дэрроу, мы действительно не сыщики.
— Да, сэр, я поняла, сэр.
— И в любом случае мы не собираемся заниматься сыском.
— Но, сэр, как же?
— Наши желания, — с горькой усмешкой заметил Д.Э. Саммерс, — не совпадают с нашими возможностями.
— Понимаю, — прошептала экономка. — Понимаю.
М.Р. поправил новый галстук.
— Мы собираемся заняться бизнесом. Volens-nolens придется затянуть пояса.
Он машинально провел рукой по новому жилету. Под жилетом находились манишка, новые подтяжки — и больше ничего. Не будь денег Форда, двое джентльменов так и носили бы летние тряпки “по вакационным ценам”.
Экономка подумала.
— Вы собираетесь жить в гостинице? Но ведь у меня только немного дороже. Я могу сделать для вас скидку.
Двое джентльменов потупили очи.
— Нет, мисс Дэрроу, ничего не получится.
— Да, но… тогда где? У миссис Христодуло?
— Д-да, вероятно, — пробормотали джентльмены, — у нее.
— Или у миссис Грацци? Имейте в виду, ее стряпня прекрасно подойдет для отравлений!
— Тогда к черту миссис Грацци. Мы будем жить у этой миссис, как вы сказали, Христодуло?
— Да, миссис Христодуло.
— А где живет миссис Христодуло?
Мисс Дэрроу оглядела обоих.
