с полком на фронт.
— Но почему?!
— Вы разве не догадываетесь, Лидия Викторовна? Мне не для чего беречь свою жизнь!
У Лидии потемнело в глазах от тоскливой горечи его слов. Она внезапно подошла к нему и, не задумываясь, крепко обняла.
— Не смей так говорить, Сергей! Ты должен жить, ты дорог мне, я люблю тебя, как друга, и эти узы прочны и связывают нас навеки.
— Девочка моя, ты великодушна! Спасибо, и прощай. Если со мной что-нибудь случится, знай, что я все-таки был недолго счастлив подле тебя.
Слезы потекли из глаз у Лидии и она, прижавшись к нему, стала целовать застывшее лицо, лихорадочно стремясь отвлечь его от мыслей о гибели.
— Лидия, — застонал он в отчаянии, — что вы делаете! Вы, невеста другого! Так нельзя!
— Если бы я знала, что сейчас мой жених отправляется на фронт и рядом с ним находится другая женщина, которая великодушно скрасит ему последние минуты перед кошмаром, каким является война, я благословлю ее и буду вечно благодарна. Разве это грех? — Лидия опять обняла Гурского и, закинув голову, попросила:
— Поцелуйте меня еще, пожалуйста!
Гурский бережно прикоснулся к ее губам и вдруг передернулся весь, сдерживая рыдания.
— Я не могу! Любовь сидит во мне как заноза.
Лидия задохнулась от неожиданности, смотря огромными потрясенными глазами. Его последние слова привели ее в ужас. Она застыла в дверях, глядя на его фигуру, растворявшуюся в вечерних сумерках, а потом села на стул и тихо заплакала. На другой день Лидия вернулась в город и стала ждать Андрея.
3. Война
Неизвестность мучила Лидию всю неделю после отъезда Гурского. Она поминутно звонила Екатерине Федоровне, справляясь, нет ли вестей от Андрея. Наконец он приехал, но радость Лидии была недолгой. Через день он явился в Инженерный замок, где располагалась Николаевская инженерная академия, и сразу получил назначение в корпус военных инженеров. Пока Андрей ходил на службу в Инженерный замок, они встречались почти каждый день. Андрей не снял квартиру для себя, подозревая, что скоро она будет не нужна ему, а жил на Караванной улице у студенческого друга, который был уже на фронте. Город был в страхе из-за возможного десанта со стороны Балтийского моря, хотя Андрей говорил, что это маловероятно. Свидания были печальны и отчаянны. Лидия чувствовала, что по жизни прошла трещина, и затаила дыхание, чтобы не дать ей расшириться и уничтожить связь с Андреем, разведя их далеко друг от друга. Андрей стал выезжать с инспекторскими поездками в сторону фронта, оценивая состояние дорог и мостов, по которым устремились уже потоки солдат, продовольствия, снарядов и оружия, а обратно — раненых. Вскоре стало ясно, что Петербургу опасность не угрожает, но веселья и облегчения это не принесло. В середине августа к Лидии пришел однополчанин Гурского, офицер Лейб-Гвардии Уланского полка Павел Максимов, которого она часто встречала на катке, бывая там с Гурским. Был он бледен, с рукой на перевязи. Максимов сразу же успокоил Лидию, что с ним все в порядке, ранение пустячное, и долго мялся и говорил о незначительном, пока не решился сказать, что Сергей Ильич Гурский убит в бою под Каушеном шестого августа, одним из первых.
— Накануне отправки на фронт мы все приехали в Стрельну к Матильде Феликсовне Кшесинской попрощаться, и она благословила нас образком чудотворной Ченстоховской Божьей Матери, только Сергея не было, Матильда Феликсовна очень огорчилась. Что с вами, Лидия Викторовна! — он подхватил здоровой рукой пошатнувшуюся Лидию и с трудом довел ее до стула, — Его тело сейчас доставили в Петербург и повезут дальше, кажется в Выборг, для погребения.
— Я хочу проститься. Куда ехать?
— На Варшавский вокзал, но вы сможете, Лидия Викторовна? Вы очень бледны.
— Нет-нет, я доеду.
— Разрешите хотя бы вас проводить.
Они приехали на Варшавский вокзал и долго искали на запасных путях товарный вагон, в котором привезли несколько гробов с погибшими в первом бою офицерами. У вокзала они видели садившуюся в свой автомобиль Кшесинскую с заплаканным лицом. Максимов помог Лидии войти в вагон и стал в стороне. Она на слабеющих ногах подошла к гробу и опустилась на колени.
— Господи, прости меня! Сережа! — вдруг вспомнилось ей его: «будешь ли ты счастлива после этого?» и слова застряли в горле. Она схватилась за голову и упала на бок в обмороке. Испуганный Максимов позвал на помощь. Солдат, сопровождающий вагон, помог ему поднять Лидию и посадить на ступени приставной лестницы. Солдат принес воды, она отпила несколько глотков, пока не поперхнулась, и долго кашляла, содрогаясь всем телом, но слезы не приходили. Отдышавшись, Лидия молча побрела к вокзалу, тяжело, как старуха, опираясь на руку Максимова. Дома она легла в постель и не отзывалась на приглашение матери пить чай. Так и застал ее Андрей, когда вечером приехал прямо из Военно- инженерной академии. Сдавленным голосом Лидия рассказала ему все: и о прощании с Гурским месяц назад, и о сегодняшнем прощании навсегда. Больше всего ее поразило то, что из-за нее Сергей Ильич не получил благословение чудотворной иконой.
— Это я убила его! — повторяла она в отчаянии и не желала слушать утешения. О последних словах Гурского она промолчала из какого-то священного ужаса. Наутро Лидия пошла в Казанский собор и, кладя земные поклоны, молила наказать только ее. Больше всего она боялась за Андрея, зная, что он скоро должен будет уехать на фронт.
Последние дни перед расставанием они старались по возможности быть вместе, но даже близость, которая раньше была головокружительна и полна счастья, была теперь для них мучительно горька, потому что была
— Господи, Лидочка, я после этого не смогу жить, как обыкновенный человек. Я, как алкоголик, постоянно жаждущий водки, буду мечтать о тебе ежеминутно.
— Я этого и добиваюсь. Ты будешь постоянно думать о том, что должен жить, чтобы вернуться ко мне.
На вокзале, стоя у вагона, Лидия вспоминала, как она провожала Андрея в Берлин в начале лета, как они мечтали о следующей встрече, говорили о свадьбе, как Андрей намекнул о возможном ребенке и какая теплая волна захлестнула ее при его предположении. Сейчас будущее было черно и неизвестно.
— Андрей, пиши мне!
— Ну конечно, дорогая моя, мы будем писать друг другу, как прежде.
Паровоз дал гудок, Лидия схватила его за руку и не отпускала. Она быстро шла рядом с вагоном, потом побежала, на краю платформы кто-то схватил ее за плечи и удержал от падения. Она стояла на краю и неудержимые рыдания сотрясали ее тело, глаза, ослепшие от слез, не видели уже дымок паровоза, скрывающегося за поворотом.
— Кого проводила, голубушка? Жениха, али мужа? — спросила простая женщина в черном платке и плюшевом жакете, Лидия, не имея сил ответить, просто кивнула несколько раз в ответ головой, — Горе теперь у всех одно, милая. А я — сына, денщиком. Господи, сохрани и помилуй! — и они одновременно истово перекрестились.
Вскоре Лидия научилась жить с этим постоянным чувством тревоги. Начался сезон в театре и облегчение приносила только ежедневная работа. Спектаклей новых пока не ставили, Лидия машинально продолжала заниматься каждый день в репетиционном зале и вечерами танцевала в балетах, но сейчас это никого серьезно не интересовало. В город начали привозить раненых, открывались лазареты и сестры
