А я сидела и смотрела прямо перед собой, впервые за все это время ощущая внутри уверенность и покой. Покой в завтрашнем дне и в том, что все будет хорошо. Мир и я в это мгновение слились, сделались единым гармоничным целым. Это сквозь меня шел теплый ветерок, по моей ленте серой дороге шагали ноги, это я свысока смотрела на лежащие внизу города, это мои стволы стояли, кутаясь в ветки и пожелтевшие листики, это мой песок перебирала детвора. Сложная схема стала простой и понятной, вопросы нашли свои ответы, которые не существуют в словах. Они существуют в ощущениях «знаю — не знаю».
Дрейк был прав. Наверное, он всегда прав. Либо ты что-то знаешь, либо нет. Не существует точки опоры посередине. Шар катится от одного конца доски на другой, не замирая в центре. Это чувствовалось почти физически — как меняются в сознании сложные узоры, как перерисовываются на глубинном уровне сплетенные знаки, образовывая другие обозначения, превращаясь в новые возможности. Перерисовываются там, где требуется — в бетонной плите фундамента, основного хранилища базовых знаний и убеждений о себе и о мире.
Я на секунду прикрыла глаза. Вернулось позабытое за эти дни ощущение собственной силы, какой-то скрытой мощи.
«Господи, наконец-то…. Как все, оказывается, было просто».
Ноги сами понесли в подъезд.
Лязгнули за спиной двери лифта, сомкнувшись. В голове не было мыслей, только уверенность. Третий этаж. Четвертый. Пятый. На шестом я вышла.
Привычно щелкнул в полумраке дверной замок. Не снимая куртки, я прошла на кухню и достала из коробки чайный пакетик, запакованный в бумажный конверт. Почему пакетик — ни единой мысли. Вещь не важна, важен результат.
Вернулась в комнату, села на кровать и представила парк.
(Мать, наверное, будет ругаться, что я прямо в ботинках по коридору).
Приблизился шум деревьев и звук стекающей с чаши воды. По плечам, волосам, рукам застучали холодные капли — здесь, в Нордейле шел дождь.
Я сидела на мокрой лавочке. Горели фонари, втиснутые меж деревьев. Вокруг было темно — сказывалась разница во времени, скопившаяся во время прыжков, о которой упоминал Дрейк. Здесь закат кончился часа два назад.
Мелкие капли скапливались вместе и стекали по лбу и улыбающимся губам, приятно холодя кожу. Пальцы осторожно сжимали хрусткую бумагу чайного пакетика.
Я улыбнулась шире и разжала ладонь. С зеленого прямоугольника на меня смотрел застывший профиль принцессы «Нури».
Победно билась в голове одна-единственная мысль: «Успела. Я успела».
Лежать, смотреть в темный потолок и улыбаться — я могла бы заниматься этим всю ночь.
Великолепное чувство — эйфория бегуна, победившего соревнования, триумф ученого, заслужившего Нобелевскую премию, аплодисменты тысяч зрителей за феерично исполненную арию — никак не желало спадать.
«У меня получилось! Получилось!»
Гордость переходила в экстаз, экстаз в бурную радость, радость в безудержное счастье и снова в распиравшую по швам гордость.
О том, что было бы, не сумей я добиться результата вовремя, теперь не хотелось даже задумываться. В том направлении виделся черный покосившийся крест и каркающие вороны.
Завтра я спокойно сдам тест, докажу свою профпригодность для дальнейшего обучения и буду прыгать по осенним лужам, улыбаться прохожим и радоваться их ответным улыбкам. Вот такой, именно такой (и не иначе) должна быть жизнь: интересной, искрящейся, наполненной трудом и приходящими следом победами! О такой жизни я мечтала с самого детства — своей собственной, насыщенной, там, где я — центр своей Вселенной, а не вечно летящий сквозь толпу астероидов осколок. И если раньше часто возникало желание примерить на себя чью-то судьбу, прожить и испытать чужие эмоции (будь то в книгах или фильмах), то теперь оно бесследно пропало. Почти что впервые, и это за двадцать шесть-то лет. Вон он, самый интересный фильм — мой собственный.
Вывернула во двор машина — льющий из динамиков хриплый речитатив отразился от бетонных стен, задрожали, проверяемые на прочность басами, оконные стекла. Примерно с минуту рэперская серенада мешала спать всему дому, а потом соседские нервы сдали: раздался недовольный мужской голос, забористый ряд матерков и напоследок звон разбившегося об асфальт стекла. Что-то зло выкрикнули в ответ; машина взвизгнула шинами по асфальту и скрылась за поворотом. Музыка стихла.
«О, времена, о, нравы!»
Я улыбалась, слушая ночной «концерт».
Если бы назавтра исчез Дрейк, вместе со своим миром и Нордейлом, жизнь моя все равно бы изменилась в корне. Теперь, обладая талантом к перемещению не только себя, но и грузов, можно было придумать, как заработать денег на жизнь. Приятно будет бросить наконец чертову контору, вильнуть по Танюшкиной привычке задом и сказать всем «Адьос!». И еще, наконец-то, путешествуя с деньгами в Праге можно купить чашку кофе. А то каждый раз без маковой росинки….
Возбужденные мысли еще долго кружили разноцветными светлячками, мешая уснуть.
Клетка была необычной, состоящей из светящихся в воздухе голубых линий, делившей пространство вокруг на ровные, размером с кулак, квадраты. И прикасаться к ней ни в коем случае не хотелось — весьма некстати вспоминался фильм «Обитель Зла», где такая попытка стоила герою на экране жизни. Чтобы не задеть ограждение, приходилось стоять, плотно прижав к телу конечности и не шевелиться. От странного запаха, исходящего от мерцающих прутьев, на затылке шевелились волосы.
По ту сторону клетки вот уже с минуту меня неприветливо рассматривали три мужских лица. Молча, недобро, со скрытой готовностью к действию, если вдруг внезапно возникший в их кабинете пленник решит выкинуть подозрительный трюк.
Кто же знал, в какой именно кабинет нужно «прыгать»? Мне казалось, что я представила тот же самый, который посещала неделю назад. Промашка вышла, однако. Перепугала незнакомых представителей Комиссии и до смерти перепугалась сама. Теперь чистая одежда, с особой тщательностью приготовленная с утра, насквозь пропиталась потом.
Резко открылась входная дверь — стукнулась о стену, впуская посетителя.
Дрейк решительным шагом вошел в кабинет, быстрым взглядом окинул клетку и стоящих у нее мужчин, затем бросил:
— Снять тревогу!
Затем сделал короткий жест — провел рукой сверху вниз, будто касаясь в воздухе невидимых точек — клетка рассеялась. Перестал дрожать воздух, исчез неприятный озоновый запах. Ноги мои к тому времени налились свинцом, отяжелели, будто бетонные сваи, хотя простоять в одном положении пришлось минуты две, не более, и двигаться с места отказывались.
— Ты, иди за мной, — приказал он мне. — Всем остальным вернуться к работе.
После чего развернулся и вышел из кабинета.
Несколько секунд ушло на то, чтобы убедить трепыхавшийся в панике мозг, что клетки больше нет (воображению казалось, что она просто стала невидимой, но не исчезла), после чего я, не говоря ни слова и не оглядываясь назад, вылетела из комнаты.
Он шел по коридору быстро, будто опаздывал на совещание. Звуки шагов скрадывал тонкий сероватый настил, ровный, без ворса. Я едва поспевала за серебристой спиной.
— Я ведь не знала! Думала, тот же самый кабинет. А куда было идти? В парке я долго ждала, ваш местный «терминатор» за мной не пришел и не привез меня к вам, место и время встречи мы не назначили, вот я и «прыгнула», думала, что к вам в офис…. А там эти! И сразу в клетку….
Дрейк, не оборачиваясь, свернул по коридору за угол. В закутке, оказавшимся тупиком, матово поблескивали стальные двери лифтов. Тихо пикнула, отозвавшись на прикосновение его пальца, плоская
